— Приготовили наручники? — буркнул он.
•— Почему вы об этом спрашиваете?
— Меня подслушивали, когда я угрожал мисс Эмброуз, и она исчезла. Что и требовалось доказать.
— Не будь ослом, Питер,— нервно сказала Фейт.
— Вы убили мисс Эмброуз? — осведомился Найджел.
— Ну знаете!— Питер Трубоди вновь заговорил топом школьного дежурного, шокированного нарушением правил.
— Тогда не путайтесь у меня под ногами. Мисс Трубоди, Ианта когда-нибудь пользовалась в школе плавательным бассейном?
Фейт открыла рот, продемонстрировав острые передние зубы.
— Что за странный... Насколько я знаю, нет. А что?
— Подумайте как следует. У вас никогда не было причины считать, что она умеет плавать?
— Никогда. Она вообще не принимала участия в наших играх — очевидно, презирала их. Она все время протестовала против методов, превращающих нас в подобие мальчиков. Ис знаю, почему это ос так раздражало. Наверное, потому что она сама не годилась для спорта. Только представьте себе Бросс с хоккейной клюшкой!
«Так вот оно что,— подумал Найджел.— Ребенком Ианта не смогла завоевать сердце отца, добившись успехов в спорте, став «подобием мальчика». Поэтому она так возражала против спортивных игр. Тем не менее она могла научиться плавать в детстве. В итоге мы вернулись туда, откуда начали. Только почему она сказала мне: «Я не умею плавать»? Почему не «я не люблю плавать»? Еще один маленький, назойливый, возможно, незначительный вопрос...»
Мысли Найджела прервала Фейт, шепнувшая брату-близнецу:
— Почему бы тебе не рассказать ему?
— Какой смысл? Очевидно, я ошибся. В конце концов, она пошла на лекцию — я видел ее поднимающейся на шлюпочную палубу.
— Но для миссис Блейдон это был очень странный поступок.
— Не будь такой занудой, Фейт. Это только тогда выглядело странным. К тому же не забывай, что я находился на большом расстоянии. И я тогда не знал, что у Эмброуз солнечный удар,— это все объясняет.
— Я думаю...
Брат и сестра продолжали спорить вполголоса, очевидно, позабыв о Найджеле, который чувствовал, что эта дискуссия уже имела место ранее, но до сих пор не привела к согласию.
— У меня сверхъестественно острый слух,— улыбаясь, заметил он.— О чем речь?
— Я говорю Питеру,— начала Фейт,— что во время расследования преступления любой факт может оказаться полезным.
— В высшей степени справедливо.
— И когда что-то выглядит странным...
— Фейт, я категорически запрещаю тебе...
— Да не будь ты таким напыщенным!— беззлобно воскликнула девушка.
— Я скажу тебе кое-что насчет расследования,— продолжал Питер.— Полиция всегда тратит время на полоумных и любопытных, которые вылезают с нелепыми теориями и незначительными фактами.
— Тоже верно,— заметил Найджел. Но решить, незначительный это факт или нет, может только тот, кто ведет расследование.
— То, что произошло вчера днем, не может иметь отношение к делу,— упрямо заявил Питер. Потом он покраснел, внезапно став гораздо моложе.— Кроме того, эго не только мой секрет. Есть вещи, о которых джентльмен не может рассказывать.
— Но мне ты рассказал,— хихикнула Фейт.
— Ты — другое дело. Ты всего лишь моя приставучая сестра.
Они стали возиться, как щенки, щекоча друг друга. Найджел отошел от них, но сделал в уме заметку расспросить Питера позже. Сейчас ему предстояла беседа с несчастным мистером Челмерсом, которой Найджел искренне боялся.
VI
Дисциплина, свойственная его профессии, сделала отца Примроуз хорошим свидетелем. Во всяком случае, он не смешивал разум с эмоциями и держал себя в руках. К несчастью, относительно событий вчерашнего вечера ему было нечего добавить. Его слегка удивило то, что Примроуз ушла с лекции, так как ее интересовала тема сообщения Джереми Стрита, но родители никогда не заставляли девочку подчиняться излишне строгим правилам. Челмерсы решили, что ей, очевидно, захотелось спать и она пошла в каюту и легла, но когда Примроуз не присоединилась к ним после лекции и ее не оказалось в каюте, мать девочки забеспокоилась, и они стали разыскивать ее на палубе, в салонах и читальне.
Найджел изучал человека, сидевшего напротив него в каюте первого помощника. Невысокий мужчина с гладко выбритым лицом и лбом, плавно переходящим в тянущуюся до макушки лысину; взгляд его мягких глаз был внимательным и в то же время слегка рассеянным. Это был взгляд психоаналитика, прислушивающегося к интонациям, полутонам и оттенкам голосов своих пациентов и самого себя.