Красота и женственность Людмилы Петровны всегда волновали Басанина — притягивали к себе своей недоступностью и воспаляли его воображение. Ее молодость и богатство дочери крупного помещика сулили немало радостей и удобств в жизни, а ее неожиданное вдовство и независимый характер облегчали задачу сближения с Людмилой Петровной.
Если бы ротмистр Басанин узнал ее только сейчас, если бы этот обед был бы их первой встречей, Басанин с одинаковой, вероятно, силой испытывал бы желание этого сближения. Он никогда по-настоящему — преданно и глубоко — не любил, у него не было ни к кому раньше интимной привязанности, которая располагает к чувству длительному и внутренне оберегаемому, и, сойдясь с женщиной, он стремился прежде всего сделать так, чтобы остаться независимым от нее и свободным. Встречаясь же с Людмилой Петровной, он думал: Людмила Петровна его, ротмистра Басанина, жена — вот что было его конечной целью!
Его страстное, но внешне скрытое желание обладать этой женщиной сочеталось в то же время с трезвым и верным расчетом: женитьба могла принести удачу и в карьере.
— Я хотела вас кое о чем попросить, — словно вспомнив о чем-то, обратилась к нему Людмила Петровна.
— Приказывайте! — И ротмистр поднял плечом свой серебряный с красным просветом погон.
— Вот видите, Георгий Павлович, какая у меня власть, — рассмеялась она. — Вы мне так не отвечал! А моя просьба, милый Павел Константинович, состоит в следующем… Господи, как бы это проще сказать. Слов ом, вот что… Вы имеете представление о господине Теплухине? Да или нет?
Ротмистр быстро обвел глазами всех присутствующих: Людмила Петровна и студент смотрели на него с нескрываемым любопытством, Карабаев, закурив папиросу, старательно пускал колечки и, казалось, только и был поглощен этим занятием.
— Да, — медленно ответил ротмистр, тихо пощелкивая пальцем наконечник своего серебряного аксельбанта. — Имею представление о господине Теплухине. «Ага, вот оно в чем дело. Но почему это так интересно ей?»
— Господин Теплухин имел желание явиться к вам.
— Вот как!
— Да. Но после нашего разговора с вами этот визит, я думаю, будет излишним. Дело в том, что Теплухин имеет возможность поступить на службу… на завод Георгия Павловича.
— Это обоюдное желание? — подчеркнул ротмистр.
— Теплухин ищет заработка, я имею возможность предоставить ему службу, — спокойным и безразличным тоном ответил Карабаев.
— Кто же запрещает уважаемому Георгию Павловичу благодетельствовать?
— Я говорю не об этом, — сощурились серые, обещающие, улыбнувшиеся глаза, и, на минуту загипнотизированный и обласканный ими, ротмистр перевел свой разгоряченный взгляд на капризные губы слегка наклонившейся к нему Людмилы Петровны. — Теплухин понимает, что он находится под надзором полиции, — так он говорил мне.
— Он никому не опасен, — вставил Карабаев.
— Совершенно верно. Я того же мнения, — продолжала она. — Но вы, господин ротмистр особого корпуса жандармов (Людмила Петровна с нарочитым и шутливым пафосом произнесла титул Басанина), вы должны мне откровенно сказать: вы против того, чтобы Теплухин служил в Ольшанке, или нет?
— Господа, вы как-то превратно судите о моих официальных обязанностях, — попробовал уклониться ротмистр.
Он протянул руку к бокалу с вином и безмолвно чокнулся им с Людмилой Петровной. «Для вас… для вас я все могу сделать, знайте…» — говорил его взгляд.
— Право же, это так, господа. Разве мы кому-нибудь запрещаем или мешаем заниматься законным делом? Напротив, мы призваны оказывать наиусерднейшее содействие таким подданным империи. Мои слова не нуждаются ни в каком подтверждении, потому что они говорят о том же, о чем говорит высочайше утвержденный указ о характере нашей службы… И я думаю, что, например, Георгий Павлович не откажется засвидетельствовать пользу этой службы. Кто у вас работал в той же Ольшанке под фамилией Сенченко? Бежавший и долго разыскивавшийся преступник, калишский рабочий, стрелявший в своего хозяина. Мы его обнаружили.
Ротмистр Басанин уже не скрывал того, насколько приятно ему сознание своей силы — жандармского офицера, которому вверена охрана имперского режима хотя бы и на столь незначительной территории.
Пощелкиваемый небрежно наконечник аксельбанта подскакивал все выше и выше.
И от сознания ли своего, ротмистрова, положения, или, может быть, от того, что крепко играло выпитое, лукавое вино и хотелось — инстинктивно — казаться красивей, лучше и значительней перед Людмилой Петровной, — Басанин именно таким почувствовал себя в эту минуту.