Внезапно они оба кажутся мне такими хрупкими, как ни одно стекло в окнах моего дома, как ни одна фара моего автомобиля и ни одна хрустальная ваза у меня в серванте. Да, вещи, конечно, тоже уязвимы, но они заменяемы. А вот люди, – по крайней мере, те, кого любишь, – нет.
Забыв обо всех делах на ближайшее время, я наклоняюсь к ним и обнимаю обоих. Лили кладет голову мне на плечо – и тут же соскальзывает в глубокий, словно наркотический сон. Я окружаю Пола ладонью, чтобы он не скатился во сне, и чувствую, как стучит его крошечное сердечко.
Я рад, что Лили согласилась со мной – нашей маленькой семье необходимо вернуться домой.
Глава 29. Лиллиан
Настоящее
– Когда Пол родился, я долго не могла прийти в себя. Прошло не меньше шести недель, прежде чем я снова начала помогать Дейву и Кенту в лагере. Да и то, мне кажется, окончательно я выздоровела уже дома, после хорошего лечения. – Лиллиан задумчиво помолчала и добавила: – Как я уже говорила, вскоре после рождения Пола утонул Кент.
– Как Пол вписался в вашу повседневную жизнь? Трудно было ухаживать за младенцем в таких примитивных условиях? – Женевьева сидела на самом краешке стула. Происходящее явно доставляло ей удовольствие. Может, она потому и выбрала историю Лиллиан? Из-за Пола?
– Он был таким славным. Спокойным, любил спать у нас на руках. Ночью мы клали его между нами, чтобы он не мерз. Молоко у меня было, так что я могла кормить его, при условии что мне самой хватало еды. Нам очень повезло с ним.
Лиллиан удивилась тому, как легко у нее получается говорить о Поле и его жизни на острове. Во всех прошлых интервью она заливалась слезами, стоило ей только выговорить его имя. Она решила, что это хороший знак, что жизнь залечивает ее старые раны.
Лиллиан часто думала над тем, почему ей так тяжело говорить о нем. Конечно, она любила Пола ничуть не меньше других своих детей. Как и остальные, он вырос у нее внутри, жил у нее на руках, питался ее молоком, и это был один из лучших периодов в ее жизни. Почему же ей тогда так трудно говорить обо всем, что связано с его рождением? По логике вещей, так тяжело ей должно быть лишь когда она говорит о его смерти.
– Опишите нам его, какой он был, Лиллиан.
Голос Женевьевы струился, как шелк, он ласкал и успокаивал. И Лиллиан решила наконец поверить, будто журналистке не все равно, и вести себя соответственно. Оглянувшись на Джерри, который в последние двадцать минут приводил в порядок ногти, она закрыла глаза, вспоминая личико, которое видела теперь только во сне.
– Он был совсем крошечным. Не знаю, на самом ли деле он был меньше других моих детей, или все дело в том, что я давно не держала на руках ребенка, но он казался мне легким, словно перышко. – Грустная улыбка скользнула по ее лицу, когда она открыла глаза. – У него были черные волосы, кудрявые, как у его братьев. Глаза очень синие. Сначала они были сероватые, но серый оттенок как будто растворился в них где-то через месяц, и они стали ярко-синими, как океан. Он как раз научился улыбаться, а на следующий день… – Ее голос оборвался, словно мотоцикл врезался в стену.
– Я вижу, вам тяжело об этом говорить, – Женевьева констатировала очевидное.
– Да, очень. – Лиллиан не любила думать о том дне и делала все, что было в ее силах, чтобы отогнать воспоминания о нем, в том числе глотала маленькие белые пилюльки – снотворное, которое избавляло ее от кошмаров.
– Прежде чем поговорить о его последнем дне, я хочу задать вам еще один вопрос.
Вопрос? Какой еще вопрос? Лиллиан улыбнулась, не разжимая зубов, надеясь, что это будет похоже на улыбку, а не на оскал готовой броситься собаки.
– Давайте, постараюсь на него ответить. – Она потерла друг о друга кончики пальцев, похрустела суставами и помолилась про себя, чтобы остаться невозмутимой, когда речь зайдет о смерти Пола.
– Почему вы мне лжете, Лиллиан? – спросила Женевьева, и ее обволакивающий голос превратился в шелковую удавку.
– Что? Я… о чем вы? – выдавила из себя Лиллиан, чувствуя, как наливается тяжестью живот, словно она проглотила камень. Ее мозг работал на самых высоких оборотах, стремительно прокручивая интервью вспять. В чем же она допустила ошибку, чем себя выдала?
– А я думаю, вот почему, – продолжала журналистка, глядя на Лиллиан, у которой во рту стало так сухо, что язык прилип к гортани. Ах, вот бы глоточек диетической колы сейчас! Да, к такому повороту она была не готова. – Во всей этой истории с Полом есть какой-то непонятный душок. Сначала я решила, что вы с Дейвом просто придумали его, чтобы приукрасить свои приключения, но потом стала просматривать его и ваши интервью, где вы говорите о нем. И знаете, что мне стало ясно?