Лиллиан представила себе, как она подходит к пианино и, размахнувшись, одним движением сбрасывает на пол все фотографии. Все до единой. И как они сначала грохочут, а потом кучей битого стекла и глянцевой бумаги тихо лежат на полу. Прикусив верхнюю губу, она с трудом прогнала непрошенную улыбку. Даже просто подумать о таком, и то было приятно, но последнее, что ей было нужно сейчас, это привлечь к себе еще больше внимания.
Чтобы отвлечься от мыслей о разрушении, Лиллиан перевела взгляд со сверкающих рамочек и улыбающихся из них лиц на поверхность пианино и сосредоточилась на поиске пыли. Красное дерево притягивало ее к себе, точно магнит, а в комнате еще и сейчас не полностью выветрился запах апельсинового масла, которым она его натерла. Лиллиан любила этот инструмент. Она практически вынудила Джерри купить его прямо перед рождением Джоша. Он смеялся над ней, ведь никто из них не мог взять на нем и единой ноты, но она стояла на своем. Инструмент был не для них, а для ребенка, который рос у нее внутри – сначала для Джоша, потом для Дэниела.
Лиллиан покачала головой. Не удивительно, что молодая мама на фото улыбается так безмятежно. Она еще не знает, что иногда жизнь делает за нас совершенно непредсказуемый выбор. Глупая жизнь.
Входная дубовая дверь с грохотом отворилась, и Лиллиан подпрыгнула в своем кресле. Очень высокая и тонкая в кости женщина в костюме цвета загара вошла в дом так непринужденно, словно жила здесь всю жизнь. Лиллиан, не отрываясь, следила за каждым ее движением. Это лицо она узнала бы где угодно: длинный узкий нос, высокие скулы, впалые щеки, ровно постриженные волосы цвета золотистой соломы лежат на голове неподвижно, точно шлем, а глаза такие светлые, как будто их голубизну разбавили молоком. Все это могло принадлежать только одному человеку – Женевьеве Рэндалл из «Хедлайн ньюс». Раньше Джерри и Лиллиан каждую пятницу смотрели ее программу, шутливо споря о том, настоящие те истории из «реальной жизни», которые мисс Рэндалл выводила на большой экран, или нет. Кстати, сама она в реальной жизни оказалась еще худее, чем на экране.
«Класс. Значит, камера и впрямь прибавляет десять фунтов». И Лиллиан втянула округлившийся над ремнем животик.
Кто-то из съемочной группы подошел к знаменитой телеведущей со спины, пропустил под пиджак и блузку провод микрофона, вынул спереди и аккуратно прикрепил микрофон на лацкан. Лиллиан поразилась, как спокойно Женевьева Рэндалл отнеслась к тому, что чьи-то руки шарят по ее телу под блузкой. Она сидела и перебирала свои карточки с заметками так, словно ничего не происходило. Когда с микрофоном было покончено, она просто одернула пиджак и расправила шелковые рюши на блузке, глядевшие в треугольник между лацканами. Прихватив еще какие-то бумаги, лежавшие поодаль, сложила их перед собой в аккуратную стопку – и только тогда устремила на Лиллиан свой взгляд призрака.
Той на миг показалось, будто журналистка смотрит сквозь нее, точнее, заглядывает прямо ей внутрь и видит все до единого секреты, спрятанные в ее памяти. Лиллиан даже захотелось обхватить себя руками за плечи, чтобы хоть так отгородиться от этого взгляда-рентгена.
– Миссис Линден, – окликнула ее Женевьева Рэндалл с дальнего конца комнаты, и ее голос эхом отозвался в двухэтажном лестничном пролете. – Так приятно видеть вас лично. Спасибо, что согласились поговорить с нами сегодня. – Красные каблуки ее «лодочек» зацокали по деревянному полу, когда она двинулась через гостиную ко второму антикварному креслу, которое стояло напротив Лиллиан.
«Откуда Женевьева Рэндалл меня знает?» – ненадолго удивилась Лиллиан. Потом вспомнила: все на свете теперь знают, кто такая Лиллиан Линден. Последние два года ее лицо буквально не сходит с экранов телевизоров – факт, к которому сама Лиллиан так и не сумела привыкнуть.
Женевьева Рэндалл опустилась в кресло легко, как перышко, и немедленно заняла обычную позу интервьюера: прямая спина, расслабленные плечи, широкая улыбка.