Стоит ли удивляться, что, едва моя голова коснулась подстилки, я заснула глубоко и крепко и не чувствовала, как пружинили подо мной бамбуковые стебли, когда Дейв устраивался на ночь с одной стороны от меня, а Кент – с другой. Не заметила я и дуновений холодного ночного воздуха, когда они поднимали покрытие, чтобы войти внутрь. Не слышала ни тихого дыхания Дейва, ни пульсирующего храпа Кента. И не ощутила, как в какой-то момент рука Кента снова пустилась в странствие сначала по моей спине, потом стиснула мне ребра, проползла по голому животу. Лишь когда солнце было уже готово вынырнуть из океана, а ночная чернота неба – смениться жемчужно-серыми красками утра, усталость покинула меня, и я поняла: что-то случилось.
Какими путями бродила по моему телу его рука, я уже никогда не узнаю, но, когда я проснулась, его ладонь лежала у меня на ключице, прямо под майкой, а запястье покоилось между моих грудей. Волосатое предплечье тяжело давило мне на грудь, мешая дышать, и только благодаря этому я не завизжала. Тихо извиваясь, я постепенно, дюйм за дюймом, высвободилась из его хватки, и его пальцы сползли по мне, шершавые, как наждак. Освободившись, я отползла к задней стенке нашего убежища и села, поджав колени к груди и так плотно обхватив их руками, что еле могла дышать. Несмотря на то, что вся моя одежда была на мне, я все равно чувствовала себя голой, и мне хотелось убежать в джунгли, чтобы меня никто не видел. Но бежать было некуда: за джунглями меня встретит такой же берег, как наш, и тот же океан. Спасения нет. Замерзшая, униженная, я опустила голову на колени и тихо заплакала.
Если Кент знал о том, что вытворяют в темноте его руки, то не распространялся об этом при свете дня. Две ночи после того кошмара я спала снаружи, у костра. Дейву, наверное, не очень-то хотелось устраиваться бок о бок с Кентом, но никто из них не сказал ни слова о моей неожиданной передислокации.
А потом начались дожди, и мне пришлось вернуться. Почти каждую ночь я проводила без сна, подтянув колени к груди и обхватив себя руками так плотно, что меня можно было разогнуть лишь силой. И все время я прижималась к Дейву. Из-за дождей он ничего не заметил, а если заметил, то ему хватило такта промолчать.
Несколько раз, когда я все-таки отключалась, мне казалось, будто я снова чувствую, как вороватые пальцы хватаются за край моей футболки или за пояс шортов, шарят в поисках голой кожи. Но я скоро поняла, что стоит мне повернуться немного влево, или кашлянуть, или издать еще какой-то человеческий звук, как все прекратится.
Я хочу, чтобы это кончилось раз и навсегда.
Не знаю, сколько я еще смогу справляться с пыткой бессонницей. Надеюсь, что в одиночестве, в отсутствие тех двух представителей человеческого рода, с которыми я уже два месяца делю этот остров, вдали от монотонного шума волн, запахов морской соли и пота, пропитавших наше убежище, в голове у меня прояснится и я что-нибудь придумаю.
Узелок становится тяжелее, плечо под ним ноет, но тут я как раз достигаю кокосовой пальмы с двойным стволом в форме буквы V, которая сигнализирует о том, что здесь пора поворачивать на еле заметную тропу, ведущую к нашему островному оазису. Приложив пальцы к стволу, нашариваю на коре почерневший от времени косой крестик – это зарубка, одна из тех, что оставлял на стволах Дэвид, когда мы с ним выслеживали, как именно Кент идет к воде. Сегодня они мне пригодятся. От дождя подлесок разросся во все стороны, так что раз-другой мне даже приходиться остановиться, чтобы понять, не сошла ли я с тропы.
Но вот деревья начинают расступаться, а земля под ногами – хлюпать и чавкать. Вдруг я оказываюсь по щиколотку в чистой прозрачной воде – оказывается, от недавних дождей пруд тоже увеличился в размерах и разлился. Мой любимый постирочный камень, который обычно торчит почти у берега, теперь со всех сторон окружен водой. Я не хочу, чтобы кроссовки промокли насквозь – их надо потом сушить целый день, – поэтому пристраиваю свой узелок с бельем на ближайшую ветку, а сама скидываю обувь, с трудом стаскиваю по влажным ногам шорты и выбираюсь из дырявой зеленой футболки с треугольным вырезом. Бретелька моего зеленого с белым танкини сваливается с плеча. Купальник уже потерял эластичность, но самые важные места еще прикрывает. Сброшенную одежду и обувь я кладу поверх белья в узел, снова забрасываю его себе за плечо и осторожно вхожу в черную прохладную воду.