До меня доносится глухой удар и какой-то рык – не совсем звериный, но и не вполне человеческий. Ко мне приближается что-то очень крупное. Мы пока не встречали на острове хищников, но это не значит, что их здесь нет. Разворачиваясь на цыпочках, я прыгаю в черную воду, плыву к скале, прячу туалетные принадлежности, потом возвращаюсь к камню, быстро сгребаю с него недосохшее белье, свои кроссовки и завтрак. Перебросив узел за левое плечо, босиком бегу через лес, к пляжу.
Наконец последний лиственный барьер, отделяющий меня от открытого пространства, остается позади. Я выбегаю на пляж и, часто дыша, падаю в изнеможении на песок.
– Что это было? – шепчу я себе, стоя в песке на четвереньках.
– Что – это? – раздается рядом низкий мужской голос.
Я судорожно поднимаюсь на ноги и вижу Кента – он идет ко мне по пляжу. На нем его обычная одежда – то есть драные шорты и полное отсутствие рубахи; в руке копье. Короткие светлые волосы отросли за то время, которое прошло с момента катастрофы, но они не лежат ровно, а иголочками торчат во все стороны, отчего лысина на его макушке становится еще заметнее.
«Ой, это же просто Кент». Мое сердце возвращается к своему обычному ритму.
– Я не знаю. Я стирала белье и вдруг услышала этот звук. Что-то громко трещало в лесу, оно шло ко мне. Мне показалось, что это был большой дикий зверь.
Кент смотрит на меня, скептически приподняв белесые брови и сложив руки на голой волосатой груди.
– И как же он выглядел, этот таинственный зверь?
– Не знаю, я не стала дожидаться, пока он появится; но, что бы это ни было, оно было большое и двигалось стремительно. – Теперь, когда мое дыхание почти пришло в норму, говорить уже гораздо легче. – Может, это был дикий кабан или свинья, как ты думаешь?
– Не знаю, может быть. – Кент пожимает плечами, вскидывает копье себе на шею и локтями зацепляет его за оба конца. – Значит, ты поэтому стоишь на пляже мокрая и в одном белье? – Он с головы до ног меряет мое почти голое тело взглядом. – Наша Красная Шапочка испугалась Злого Волка, так?
Я обхватываю себя руками, внезапно осознав свою близость к наготе. В море я плаваю так все время, но здесь, когда я стою перед ним одна-одинешенька, чувствуя на себе его плотоядный взгляд, видя, как расширяются его зрачки, мне поневоле хочется прикрыться. Я краснею от смущения так быстро, что у меня выступают слезы. Я стараюсь их сдержать. Не хочу, чтобы он видел, как я плачу, не хочу показывать ему свою слабость.
– Тебе обязательно быть такой скотиной, Кент? Мог бы хоть чуточку посочувствовать.
Я отворачиваюсь, чтобы скрыть свое лицо, и озабоченно склоняюсь над узелком с бельем, полным песка. Манго – часть моего завтрака – вылетел из свертка и откатился к морю, где им теперь играет волна. Я иду за ним так, словно это последний фрукт на планете, но ничего не вижу – кувыркающийся в пене манго расплывается у меня перед глазами из-за слез. Однако я все же вылавливаю плод и уже обтираю его пальцами, когда ладонь Кента вдруг ложится на мою руку, и он рывком ставит меня на ноги.
– Не надо закатывать истерику, я не имел в виду ранить твои нежные чувства.
Он держит меня крепко, его давно не стриженые ногти оставляют белые полукружья на моей коже. Он тянет меня к себе до тех пор, пока волосы на его груди не начинают щекотать мне предплечье. У него так воняет изо рта, что меня едва не выворачивает наизнанку, и я даже радуюсь, что еще не съела свой завтрак. Я пытаюсь вырвать руку из его лапы, но он держит меня, будто железными тисками.
– Кент, пусти.
Но он, не обращая внимания на мои слова, подтягивает меня все ближе. Взяв прядь моих наполовину просохших кудрей, начинает медленно наматывать ее себе на палец, пока она не закрывает его от основания до кончика блестящим красноватым чехлом. Потом выдергивает свой палец, так что накрученные на него волосы повисают локоном идеальной формы, подносит его к носу и шумно втягивает воздух.
– Хорошо пахнешь, – ворчит Кент. – Очень хорошо.
Оставив в покое мои волосы, он берет меня за руку уже двумя руками и тянет на себя так, что мои ноги проезжают по песку, а мое тело оказывается вплотную прижатым к его телу. Носом он утыкается мне в шею и снова принюхивается.
Мне хочется бежать, но тело не слушается меня, и я застываю, как опоссум, который надеется, что враг уйдет. Но, когда его губы касаются моего уха, и я чувствую его сырое жаркое дыхание, мне становится по-настоящему страшно.