Джерри сдался и вернулся домой с пастором Робом, но еще долго не соглашался ни на какую службу. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Наконец мама Лиллиан и Джилл взяли дело в свои руки и сами заказали ей памятник на кладбище в Уайлдвуде, а Маргарет – на кладбище в Фэрфилд, штат Айова. В Фэрфилде поставили две могильных плиты, хотя Маргарет и не обрела упокоения рядом с мужем, а плита Лиллиан одиноко торчала рядом с пустым участком, которому однажды предстояло принять в себя прах Джерри. Она видела ее, когда они ездили хоронить Маргарет. На плите было написано: «Любящей жене, матери и подруге. Слишком рано ушедшей». На следующий же день Лиллиан распорядилась ее убрать.
– Надежда. – На секунду задержав взгляд на муже, Лиллиан снова сосредоточилась на Женевьеве. – Думаю, все дело в том, что у Джерри еще была надежда. Я практически уверена: внутренний голос подсказывал ему, что я еще жива.
– То первое Рождество без вас – чем тогда занимались ваши домашние?
– Я знаю только то, о чем мне рассказывали. – Лиллиан откинулась на спинку кресла, обтянутого шероховатой старинной тканью. – Мои родители приехали на Рождество к нам, в Миссури, украшали дом, ставили елку.
Женевьева скорчила гримаску.
– То есть они похоронили дочь и сразу кинулись устраивать большую рождественскую вечеринку?
– Да, в вашем исполнении это звучит на редкость бездушно, – не сдержалась Лиллиан. – Но я всегда особенно любила Рождество, вот они и старались, чтобы все было, как положено в праздник. Чтобы моим детям не казалось, что весь мир рухнул. – Она так и не нашла слов, чтобы выразить, как благодарна родителям за все, что они сделали тогда для ее мальчиков и Джерри, который был слишком убит горем, чтобы думать о празднике: это они покупали и заворачивали подарки для мальчиков, они пекли праздничное печенье, они читали им сказки, они не забыли про календарь адвента, и они же водили детей на праздничную службу в церковь.
Женевьева кивнула раз пятьдесят, желая показать, что она во всем, ну просто во всем согласна с Лиллиан.
– Значит, мальчикам приходилось туго?
Лиллиан не хотелось говорить об этом. Она могла хоть целый день рассказывать про катастрофу и про то, что за ней последовало, но, когда речь заходила о детях, ей изменяла выдержка. Вот и теперь она подняла руки и взмахнула ими перед лицом так, словно отгоняла муху, – все, хватит с нее эмоциональных манипуляций Женевьевы Рэндалл.
– Да, для них это было тяжелое Рождество, но дети есть дети, вы же знаете. Когда появляется Санта, даже самое большое горе отступает.
Лиллиан порадовалась, что, пока Женевьева задавала ей ничего не значащие вопросы о рождестве, украшениях и прочем, камера смотрела на нее, а не на Джерри. Она-то умела носить маску безразличия, а вот ее мужу это искусство давалось с большим трудом. Она знала, как контролировать свой голос, как вовремя окружить глаза лучистыми морщинками притворной улыбки. Она научилась притворяться равнодушной, чтобы никто не видел, как ей на самом деле больно. Вот ее самый большой талант, вот главное, чему ее научил необитаемый остров, – и это поважнее, чем умение ловить рыбу копьем, собирать фрукты с деревьев или плести пальмовые циновки. Она научилась лгать.
– А другие праздники вы отмечали? Новый год, например? Тоже устраивали вечеринки с пальмовыми шляпами и кокосами?
Новый год… Если Рождество было точкой психологического надира для Джерри, то для Лиллиан ею стал Новый год. Ее персональная яма, в которой она сидит до сих пор, не видя и лучика надежды, была вырыта именно в тот день. Но она, не дрогнув и не проронив ни одной предательской слезинки, отвечала.
– Нет, в Новый год все было, как обычно.
Глава 16. Лили – день сто двенадцатый
Остров
Я лежу в черно-голубой воде навзничь, а тонкие струйки света, пробиваясь через листву, щекочут мне веки, отчего на их внутренней стороне возникает причудливый танец красок, к которому я мысленно сочиняю музыку. Раскинув руки, я нежусь в своем воображаемом шедевре, изо всех сил стараясь прогнать мысли о доме, которые преследуют меня с Рождества.
Неделю назад, на Рождество, я сделала себе подарок – день воспоминаний. Раньше я старалась держать себя в руках, обнаружив, что прошлого лучше избегать, чем переживать заново. Но в рождественское утро я сдалась.