Нельзя прожить более сотни лет в этом мире, постоянно сражаясь и побеждая, но остаться при этом чистым и незапятнанным. Нельзя прожить даже года. Горо Кирью умел искать и находить компромиссы, в том числе — и с собой. Особенно с собой. Он возился в дерьме и земле, когда желудок сходил с ума, требуя еды, он сдавал правящей партии ухоронки бунтовщиков и продавал последним сведения о продовольственных поездах. За последние деньги, собираемые деревней, он уводил караваны китайских и корейских женщин от своих же соотечественников, а потом…
Не важно, что было потом. Жизнь штука долгая, а огромное тело для постоянных побед требовало много пищи. Он делал то, что было нужно, раз за разом. Шел к своей мечте, к своей цели, по трупам, если это было необходимо. Его Путь был долог, труден, опасен и неимоверно извилист. Достаточно сказать, что с тысяча девятьсот тридцать четвертого года Горо умел разговаривать на немецком языке ничуть не хуже, чем на родном японском. Правда, с тысяча девятьсот сорок шестого он не произнес на нем ни слова.
Путь. В нем нет ничего сложного. Сила и знания скрыты как вовне, так и внутри тебя. Ты изыскиваешь их, выковываешь из себя оружие, крепчающее от боя к бою. Любой проигрыш — лишь закалка, любая победа — лишь очередное доказательство, что ты на правильном пути. Люди? Слабые, ограниченные, бессмысленно проживающие свои короткие жизни? Просто не относись к ним, и они тебя не тронут. У «надевшего черное» нечего отнять, он не интересен. С ними можно сосуществовать, если знать несколько правил. Уметь лавировать. Уметь быть нейтральным. Уметь стоять на своем, не стоя на чужом.
Горо умел. Его многому научили еще там, еще тогда. Умные люди, множество жестких, даже жестоких, но очень проницательных людей, разбиравших такое животное как человек на мельчайшие его части. Они любили его компанию. С ним они могли безбоязненно идти в любой бар любой страны, где оказывалась их группа.
Путь Кирью был лишен малейших намеков на невинность. Это так сильно отпечаталось на нем, что сын, старый преступник, выживший там, где погибли сотни его предшественников, читал старого отца как открытую книгу. Хиро, как никто, знал, насколько гибким может быть его старик, только не понимал, что в жизни Горо не совершил ни единого проступка, не принес в мир ни крохи зла более, чем требовал его Путь. Мелкий дурачок даже близко не мог понять, что значит быть «надевшим черное».
Не только он. Именно поэтому Горо сейчас стоит здесь, на дороге у своего внука, вызывающе выдвинув вперед подбородок. Именно поэтому он стоит у него на пути.
Потому, что на Пути Горо Кирью встал Акира. Встал недвижимой огромной скалой, заслонившей все горизонты, все небо, совершенно всё! Жалкий сопляк, едва-едва вылезший из подгузников, невозмутимый напыщенный умник!
Он не отнимал последнее у побирушек в Малазии, не трясся от африканской лихорадки, не ползал по окопам, над которыми стоял свинцовый смерч русского автоматного огня! Он не побеждал сотни раз там, где другие ломались! Не тренировался до кровавого пота дни, складывающиеся в годы, не терпел унижения при виде идущих с высоко поднятой головой представителей Старых родов!
За его, молодого дурака, спиной нет сотни лет боевого опыта! Нет ничего! Нет никакого Пути, что привел бы сопляка на вершину! Однако — он на ней! Однако — говорит от лица всех «надевших черное»! Со всей страной! Защищает их!
Как он смеет!
— Я покажу тебе то, что не показывал никому очень много лет… — медленно и внушительно проговаривает Гору, неторопливо занимая боевую стойку посреди улицы.
Сопляка Аффаузи можно было просчитать, Кабакири взять хитростью, но он, Горо Кирью — несокрушимая гора! Он, а не этот…
— У меня нет на это времени.
Не успели эти слова дойти до мозга Горо Кирью, как его сбил грузовик, несущийся на полном ходу. По крайней мере, именно так показалось старому уличному бойцу, чье тело сдёрнула с места сила, превышающаяся всё, что он когда-либо испытывал на себе. Сильнейший удар, долгий горизонтальный полёт, приближающийся асфальт и… обрывки мысли. Понимания, которое почти успело оформиться. А может, даже успело.
«Это был не „джигокукен“…»
Тьма.
На этот раз он не встанет, как вставал сотни раз за свою сотню лет боев. Нет. Его найдут собственные ученики, среди которых уже ходили слухи о том, что дед собирается бросить вызов внуку. Они, как и много раз до этого, выйдут на утреннюю пробежку-патруль по району, без особых усилий обнаружив своего мастера, лежащего в детской песочнице. Горо Кирью, Громовой Кулак, будет представлять из себя печальное зрелище крепко избитого человека. Настолько крепко, что даже Бивако-оба-сан, признанный лекарь «надевших черное», лишь покачает головой, отправляя старика в больницу.