— Серьезно? Вы ощупываете мое лицо?
— Акира… — пищит мать и хрипит отец. Несмотря на разные частоты — очень одинаково.
— Я живой, — уточняю, пусть и улыбаясь, — И настоящий.
Мне определенно не верят, придется идти на риск, пока не начали выдавливать глаза.
— Я нанял человека, который в меня стрелял. Нужно было притвориться мертвым, чтобы решить проблемы вашей безопасности. Они решены, теперь вам ничего не угрожает. Теперь мы можем…
Простое, экономное, всеобъемлющее объяснение, но оно, дойдя до сознания Ацуко, вызывает странную реакцию — мать начинает меня бить по лицу, кричать и даже, невиданное дело, ругаться матом на всю улицу. Отец её поддерживает первые несколько секунд морально, но потом догадывается, что меня можно пинать. Это у него несколько не получается, потому что я продолжаю удерживать их обоих, но, тем не менее, он отдается этому занятию полностью.
По их лицам текут слезы.
Может быть, не только по их.
Родители даже не замечают, как я заношу их домой, они слишком увлечены попытками мне накостылять. Мои милые, добрые, легкомысленные родители, не обидевшие за всю жизнь и мухи. Мама начинает колотить меня по голове, когда я пытаюсь поставить их на пол.
— Дурак! Идиот! Идиотский дурацкий сын!
— А ну быстро взял нас и понес к себе! — неожиданно рявкает отец, пытающийся меня задушить, — Бегом!! Там…
Ему незачем продолжать. Там все остальные. Иначе бы они давно выскочили на все эти звуки. Нести?
Орущих, плачущих и дерущихся родителей?
Прямо по улице?
Запросто.
Нам теперь ничего не угрожает. Я же грабитель. Сервера и базы данных «серых» — лишь капля в море из того, к чему я получил доступ. Лишь верхушка айсберга из того, что я оставил себе. Теперь мы неприкасаемые. Там, где мало будет рычагов на любого в Японии, я смогу подключить десятки тысяч других людей, бизнесов, корпораций. Нас теперь не тронет никто и никогда. Поэтому Кирью бежит по улице размашистыми прыжками, а на нем, как двое детей, восседают продолжающие буйствовать родители. Возможно, они улыбаются сквозь слезы, но этого никто не увидит, особенно у меня. Иногда хорошо иметь волосы, закрывающие пол-лица.
Причины? Угасший, уже чувствуется, что навсегда, голос Шебадда Меритта был прав. Я принял свою слабость и преодолел страх, став кем-то большим, чем был он. Пусть для того, чтобы стать этим большим, нужно ослабеть, позволить привязанностям опутать себя, взглянуть тому, от чего ты пытался всё время отворачиваться, — в лицо. Увидеть в зеркале не мага, не перерожденного, лишь следующего своему плану, а человека, который успеет больше. Способен на большее.
Возле моих ворот тусуются трое серьезных парней из гуми напротив, что заставляет родителей как по волшебству начать вести себя прилично. Это не так уж просто сделать, сначала нужно спуститься с меня, сохраняя какие-никакие остатки достоинства, но якудза в этом помогают, склонившись в низких поклонах и прекратив пялиться. Не знаю, чем я заслужил подобное, может быть, воскрешением из мертвых, а может и дед о чем-то догадался, но сейчас подобное весьма кстати. Позволяет Ацуко, добывшей из кармана ключ, открыть ворота, чтобы тут же шмыгнуть внутрь. Как, впрочем, и отцу. Поклонившись людям, оберегавшим покой моей семьи и бывших готовыми рисковать ради этого жизнью, я вхожу последним.
Нас никто не встречает, и это совершенно понятно. Судя по басам, которые улавливаются лишь через вибрацию пола — здесь и сейчас вовсю идёт репетиция в студии. Это хорошо.
Переглянувшись, мы с отцом, не сговариваясь, запускаем в студию заплаканную, но уже улыбающуюся (правда, очень криво) мать. Ну как запускаем? Заталкиваем легонечко, на чуть-чуть, чтобы звуки сатаны, изрыгаемые хтоническим порождением разума моей младшей сестры, внезапно прекратились, сменившись недоуменным разрозненным блеянием инструментов и Хиракавы. Сразу же после этого я вталкиваю слегка сопротивляющегося отца.
Затем захожу сам.
Немая сцена? Да.
Шок, неверие, приближение зомби, начинающих меня щупать? Да.
Рёв Ацуко при виде опавшей на задницу и икающей дочери, тянущей ко мне руки?
…да. Мне приходится подтащить всех повисших на мне людей к сестре, чтобы поднять её на руки и дать, наконец, заорать мне в ухо, давясь соплями и слезами.
А поверх всего этого бедлама, среди слез, криков и воплей, я вижу взгляд. Спокойный, собранный, понимающий. Смотрящий на тебя и в тебя, вбирающий и… не собирающийся больше отпускать. Взгляд человека, который стоит и ждет, уже узнав куда больше, чем остальные смогут догадаться. Я, отвечая на этот уверенный собранный взгляд, совсем не похожий на тот, что был ранее, тоже узнаю много нового.