«…Ночью мы встретились возле дома Мукарамы. Летом у стен тюрьмы… Листовки приклеивал, еду носил. Смышленый мальчик, как наш Адильбек… Только немного постарше. Умный, живой был…»
Хаким посмотрел вдаль, на холодную снежную степь. Впереди темнел Меновой двор, слышался какой-то гул, издали было заметно необычное оживление в городе.
«…В чем был виноват Сами, мальчик Сами?.. В чем были виноваты все остальные?!»
— Там народ собирается, шумят. Вон солдаты. Говорили, что полк Айтиева стоит в Меновом дворе.
Хаким тоже привстал на стременах.
— Давай, побыстрей, Хаким! — заторопился Ораз.
Оба припустили коней. Перед глазами Хакима все стоял маленький Сами, приклеивающий листовку на стену дома Курбановых. «За что убили его?.. А Мукараму? Нурума? Сальмена?»
На площади толпился народ. Кони, телеги, верблюды, волы. Казахи в шубах, в чекменях, в огромных треухах. Кердеринцы. Среди них много знакомых. Позади на конях выстроились солдаты. Добровольцы-казахи. Тут и партизаны Белана. Казахи легко пропустили Хакима и Ораза, но отряд Белана задержал их.
— Стойте здесь и не мешайте слушать. Комиссар говорит.
— Кто?
— Старый киргиз.
— Ой, да это же Баке! Бахытжан Каратаев! — воскликнул Ораз. — Вон, видишь, ветер его бороду треплет.
Чуть заметный ветерок лохматил густые с сединой волосы старика и длинную его бороду. Рослый, крупный, в шубе, он стоял на трибуне и что-то говорил. Глухой голос старика почти не доходил до последних рядов: огромная, как море, толпа волновалась, гудела. Ораз привстал на стременах, напряженно слушая обрывки фраз.
В это время из отряда Белана отделился, бесцеремонно прокладывая дорогу в толпе, точно матерая, темно-серая в пестринах щука в камышах, чернолицый, крупкотелый всадник и направил коня навстречу Оразу и Хакиму. Перед ним расступались в стороны и недовольно бурчали вслед. Но чернолицый, не обращая внимания, упрямо пробивался вперед. Ораз издали заметил его.
— Мамбет к нам едет! — сообщил он Хакиму.
Мамбет подъехал к ним и пророкотал:
— Где Батырбек?
На его зычный голос все вокруг обернулись,
— Батырбек сюда едет. Но Орака… нет, — тихо сказал Ораз.
— Почему нет?!
— Они…
— Что они?! — вскрикнул Мамбет, чувствуя неладное. Он грозно нахмурился, а голос стал глухим и сиплым.
— И Орак и Нурум — все погибли. Офицеры напали врасплох…
Мамбет заскрежетал зубами и поднял кулак.
— Ну погодите, мерзавцы!
Лицо Мамбета покрылось пятнами, стало страшным. Ораз отвел от него глаза, повернулся к Хакиму, указал в сторону Бахытжана.
— Слушай, Хаким, слушай!
Хаким, отрешенный, измученный, напрягая волю, ловил слова Каратаева.
— …Времена отчаяния позади. Только сейчас открылись ворота свободы. Народ вырвался из душной темницы на вольный простор. Настоящий поход за свободу только начинается…
— Ты слышишь, Хаким?
— Путь свободы и равенства — долгий и трудный путь. Вперед, джигиты! Немало смельчаков пролили кровь и отдали жизнь за свободу… Но крутое время миновало!
— …И кровь пролили, и жизнь отдали. Нурум. Сальмен. Мукарама. Сами… — шептал Хаким. — Путь свободы долог и труден…
Хаким еще не знал о гибели Каримгали, Мендигерея… Он вспомнил лишь тех, о смерти которых знал,
Хаким крепче стиснул зубы, но как ни силился сдержаться, слезы потекли по его лицу. Первые слезы за три последних страшных дня. Хаким отвернулся, пряча лицо от Ораза.
А слезы, как вырвавшийся из глубины земли светлый родник, все лились и лились…