Нурум промолчал. «Ведь Жанша — тоже казах. Но ведь он не на стороне дружинников. Тот же султан Гарун, те же толстопузые судьи, разве они не враги дружинников? А ведь все — казахи. И для защиты Уральска готовы отправить под пули всех нас». Но Нурум счел неприличным возразить спутнику. Немного помолчав, он сказал:
— Вы спросили, откуда я родом. Из Анхаты.
— Со мной в Уральском реальном училище учился один джигит из Анхаты, Хаким Жунусов. Не знаете его?
Нурум невольно натянул поводья, удивленно глянул на прапорщика. Но офицер неожиданно сконфузился, заерзал в седле. Вначале прапорщик говорил, что в шестнадцатом году его забрали на окопные работы и за безупречную службу присвоили звание младшего офицера, а теперь выпалил, что учился вместе с Хакимом. Но обо всем этом Нурум даже и не подумал.
— Если вы учились с Хакимом, то должны знать и его родных! — сказал Нурум и улыбнулся, протягивая офицеру руку.
— Он знает по рассказам о моей семье. Я — о его. Помню, что у Хакима был старший брат.
— Я и есть старший брат Хакима.
Только теперь догадался прапорщик, почему Нурум протянул руку.
— Значит, вы старший брат Хакима, певец, да?
— Тот самый. Нурум Жунусов.
— Да, да, Нурум, вспомнил, что ж, познакомимся…
Офицер, подъехав вплотную к Нуруму, энергично пожал ему руку. Потом оба улыбнулись, провели ладонями по лицам.
— Меня зовут Сальмен. Весной мы расстались с Хакимом. с тех пор я ничего о нем не знаю. Ну и ну! Кто бы мог подумать, что здесь, в степи, я встречу вдруг родного брата Хакима?! Вот уж действительно: гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется.
Нурум обрадовался: наконец, нашел человека, с которым можно поговорить по душам.
— Вы на сколько старше Хакима?
— На три года.
— О, тогда мы с вами одногодки. А где сейчас Хаким? У него была возлюбленная в Уральске, татарка. Очень красивая девушка, Мукарама… Достойная пара.
Нурум не верил своим ушам.
— Хаким за Яиком, — только и смог ответить Нурум.
— Тогда он не хотел оставаться в Уральске. Где-то в земстве работал какой-то его родственник. Хаким говорил, что поступит к нему на службу.
— Мне кажется, он с теми смельчаками, которые против атаманов… Он, наверное, у кердеринцев…
Нурум гордо приосанился, ударил коня камчой, крикнул:
— Ну, понеслись!
Прапорщик пришпорил коня, помчался вслед за Нуру-мом. Породистая кобыла под ним летела легко, красиво и скоро обогнала мухортого скакуна Нурума.
— Ну и кобылица у вас! — похвалил Нурум. — Ветер! В скачках участвовали?
— Первый раз на ней, еще плохо знаю повадки. Но рысь легкая, — ответил Сальмен.
Помолчав, Нурум сказал:
— Девушка Хакима едет с нами в обозе.
— Что ты говоришь! — воскликнул Сальмен. — А впрочем, ничего удивительного! Нынешняя весна, точно могучий разлив, все перевернула. Но как Мукарама у вас очутилась?
Нурум рассказал, что с весны она работала в Джамбейтинской больнице, а потом сама попросилась в отряд дружинников и сейчас стала «локтром».
Жоламанов не поверил прапорщику, а Нурум раскрыл ему всю свою душу, ничуть не сомневаясь в дружеских намерениях нового знакомого. Выросший среди песен, веселья, беззаботных вечеринок, добродушный и доверчивый, Нурум не мог относиться к человеку с холодным подозрением.
— Юная красавица едет навстречу своему счастью. Она на крыльях летит к Хакиму. «Путь суров, Мукарама, ты бы лучше осталась», — говорил я, а она стояла на своем. Какал же я, говорит, медицинская сестра, если не смогу перевязывать раны воинам, помогать им в беде! Чистая, невинная, как ангел… — рассказывал Нурум.
Сальмен помрачнел. Нурум ни за что бы не поверил в эту минуту, что где-то рядом их поджидает черная беда. Нет, в своем новом знакомом он не ошибся. Беда подкралась к Нуруму и его товарищам с другой стороны…
Когда отряд приблизился к темневшему впереди аулу, солнце уже заходило. У самого горизонта небо будто прорвалось, и показалась узкая, как трещина, алеющая полоска. С запада подул студеный ветер. Степь лишилась своей красоты, зябко съежилась; люди и кони стали сразу странно маленькими. Точно эбелек — перекати-поле, гонимый, ветром к затишью, продрогшие дружинники поспешили скорее в овраг, хоронясь от жгучего дыхания осени.
Когда вернулся Нурум, сотня Орака уже успела устроиться на ночлег. Дружинники заняли половину небольшого аула, расположившегося вдоль оврага. Но, узнав, что сюда едут пятьдесят юнкеров, Орак перевел свою сотню в дальний конец. Юнкерам оставили пять-шесть домишек у самого входа в аул. Крайним стоял большой опрятный дом, сюда и направились командиры вместе с женщинами — сестрой милосердия и поваром. Дом принадлежал зажиточному шаруа. Во дворе бродил скот, из трубы валил дым, но дверь долго не открывали, как будто зимовье было заброшено.