— Другой наденьте.
— Сколь на паровозах роблю, сроду не надевал.
— Но есть же указание на этот счет.
Городилов по-гусиному вытянул шею, повел головой:
— Придирки строишь! Ты иди на своем тепловозе…
Сказал и осекся — Кузьма блеснул на него сощуренными, угольно-черными глазами. Потом присел возле переднего бегункового колеса и, принуждая себя к спокойствию, произнес:
— От песочной трубы до поверхности рельса пять — десять миллиметров. Вот пожалуйста, три моих пальца. Половину песка ветром развеет, пока он на рельс попадет. А с резиновым наконечником совсем другой эффект.
Городилов опять обиженно повел головой:
— Надену еще… к морозам.
— Давно бы пора, снег вон выпал.
— Сказал, надену, чего еще…
Машинисты поднялись в кабину. Юрка за ними.
— На промывке огневую коробку чистили? — спросил Кряжев.
— Нет.
Кузьма вздохнул и, снова делая над собой усилие, заговорил по возможности ровнее:
— Зря. Мы обязательно чистили.
— Успеется.
— Зачем же сажу накапливать?
— Накапливать!.. Там небось сажи-то с травинку толщиной.
— Все равно вред. Теплопроводность сажи в несколько сот раз ниже теплопроводности железа.
— Теория! Ежели все по книжкам исполнять, робить некогда будет.
«А я исполнял и, кажется, немалого добился», — так и подмывало сказать Кряжева. Но он смолчал. Шагнул к правому окну, привычно и бесцельно положил руку на регулятор. Едва ощутил твердую округлость рукоятки, подобрело на душе.
С тендера в кабину спустился Юрка.
— Где Хисун? — спросил он, и голос его после сдержанных замечаний Кряжева прозвучал необыкновенно звонко и требовательно.
Захар Кондратьевич высунулся в правую дверь, потом перешел к левой.
— Смылся, варнак.
Юрка затряс кулаком.
— Я ему покажу! Я к нему домой приду! Зараза!
— Что такое? — со слабой усмешкой спросил Кряжев. Бурная вспышка Юркиного гнева была несколько комична.
— Вы только поглядите, Кузьма Кузьмич! — бушевал Шик. — Стокер погнут. Винт не чищен, не смазан.
— Неужели погнут? — переспросил Городилов.
— Слазьте сами, полюбуйтесь!
Никогда еще Юрка столь непочтительно не разговаривал со старшими. Резкость помощника покоробила Кряжева.
— Ну ладно, хватит, — сказал он, шагнув к двери. — Пошли.
Кузьма пропустил помощника вперед. Выждав, когда тот спустится на землю и несколько отойдет от кабины, произнес:
— Хотите — обижайтесь, Захар Кондратьевич, хотите — нет, а запустили вы машину. Грязью обросла.
Он провел по металлическому косяку двери, посмотрел на руку, вытер ладонь об ладонь.
— Нехорошо, некрасиво… Не такому хозяину мы хотели ее передать. Обидно, знаете…
Не попрощавшись, он спустился на землю.
Вскоре на паровоз явились сменщики. Справив формальности по передаче машины, Захар Кондратьевич отнес нарядчику маршрутный лист. В «брехаловке», против обычного, не задержался. Ходко ступая журавлиными ногами и понурив в раздумье голову, зашагал домой…
Зима приходит на станцию позднее. На путях было еще черно, голо, а в поселке уже повсюду белел снег — молодой, легкий, пушистый.
Захар Кондратьевич шагал пристанционной рощицей. Тропа посверкивала желтым, засыревшим песком. Снег на ней стаял, но справа и слева от тропы лежал нетронутый, ослепительно чистый. Из-под снега топорщилась трава. Упрямые зеленовато-бурые стебельки повлажнели, сделались ярче, казалось, ожили.
Первый снег всегда веселит сердце. «Будет день — будет пища», — подумал Захар Кондратьевич, стараясь встряхнуться и приободриться. Всю дорогу от экипировочного пути, на котором Захар оставил свой паровоз, размышлял он о визите Кряжева. Пытался обозлиться на него за то, что сует нос не в свое хозяйство, и не смог. Нашел в себе силы признать, что действительно плохо смотрел за машиной. Сам не замечал своей нерадивости. Опустились руки.
«Ладно, будет день — будет пища», — мысленно повторил он и хватил побольше свежего, напоенного сыроватой снежной прохладой воздуха.
На улице Ухтомского вспомнил о брате Иване. Как он-то рассчитывает вывернуться? Тоже ведь не поехал на курсы переподготовки. А уговаривали его. Еще как уговаривали.
Решил зайти. Если Иван в поездке, так хозяйка дома. Поделится планами, она все знает.
Поднимаясь на крыльцо, Захар увидел в окошко широкую спину братовой жены. Хозяйка возилась у печи.
В сенцах аппетитно пахло печеным картофелем. Захар открыл обитую войлоком скрипучую дверь, нагнулся, чтобы не стукнуться о притолоку.