«Пойду к Тавровому», — решил Овинский. При этом лицо его сделалось еще угловатее и жестче.
«Сейчас он мне устроит баню», — подумал Гена и почувствовал, как у него вспотели ладони. Но секретарь партбюро сказал только:
— Нельзя раскисать, Геннадий Сергеевич. Всем трудно, всем.
Он отдал заявление и, уже открыв дверь в приемную, добавил:
— Я еще зайду к вам сегодня.
Гена пошел по коридору. У входа ему встретился главный бухгалтер депо. Сутулый до горбатости, он так низко держал голову, что его небольшая клинообразная бородка упиралась в грудь. Инженера он, однако, заметил, кивнул ему и улыбнулся, невесело, через силу. Как ни был расстроен Гена, от него не ускользнула эта вымученная улыбка. Прежде, встречаясь с Булатником, бухгалтер бросал свое обычное, шутливое: «Как жизнь, Геннадий Сергеевич, — полный баланс?» Вообще Савич был веселым, общительным человеком. Теперь его словно подменили. «Болен, что ли?» — подумал инженер.
У Таврового сидел Семен Корнеевич Сырых, бывший заведующий техническим кабинетом депо, неряшливого вида, узкоплечий человек в очках. Он ежился, сгибал спину, прятал под стол руки и вообще старался занять как можно меньше пространства в просторном кабинете начальника депо.
Овинский сел против Сырых и прислушался к разговору.
— Чего паникуешь? — басил Тавровый. Откинувшись к спинке кресла и упершись широко расставленными руками в край стола, он покровительственно и снисходительно, сверху вниз, смотрел на согнувшегося над зеленым сукном Сырых. — Без места не оставлю… Хочешь, двинем тебя в председатели месткома? Как, получится из тебя профсоюзный вождь?
Сырых суетливо потер под столом руку об руку, с опаской покосился в сторону Овинского.
— Дело общественное, Федор Гаврилович, как партийная организация отнесется и сама профсоюзная масса…
— Изберу-ут, — уверенно протянул начальник депо. — Что я не соображаю, что ли, что говорю? Слава тебе господи, поседел на общественных-то делах.
— Какая у вас основная профессия, Семен Корнеевич? — вмешался Овинский.
— То есть как?.. Вы же знаете, Виктор Николаевич.
— Не представляю.
Сырых замялся:
— Как вам сказать… На разных должностях был. Председателем райпросфожа…
— Ну вот! — бросил Тавровый. — А скромничаешь — изберут ли?
— Потом секретарем узлового парткома… Когда ликвидировали узловые парткомы, узловым парткабинетом заведовал. Потом, когда прислали другого товарища, с высшим образованием, вернулся в депо. Отделом кадров заведовал. Техническим кабинетом заведовал…
«Заведовал, заведовал», — передразнил мысленно Овинский. Виктору Николаевичу вспомнилась вдруг фотография, которую он видел у Лихошерстнова, — старая, выцветшая, из тех, что делают на базаре и называют моментальными: стоят как на параде, напряженно вытянувшись, три молодых парня в юнгштурмовских костюмах, с комсомольскими значками на груди. «Боевая юность, — пояснил Петр Яковлевич, — слесаря ударной комсомольской бригады Максим Добрынин, Семен Сырых и Петр Лихой. Тридцатые годы. Только в партию нас приняли». И оттого, что Овинскому вспомнилась эта фотография, его досада на Сырых еще более усилилась.
Федор Гаврилович сидел, как прежде, откинувшись к спинке кресла и упершись руками в край стола. Но теперь взгляд его вцепился в Сырых. «Секретарем узлового парткома работал? — поспешно соображал он, захваченный неожиданной мыслью. — Так какого рожна мне еще надо? Чем не секретарь партбюро? Не орел, конечно. А зачем мне орел?..»
— Значит, договорились, Семен Корнеевич. — Тавровый решительно прихлопнул по столу ладонями. — Потерпи немного, и вопрос о твоей работе решится. А пока помогай по снабженческой части. Будешь у меня вроде как бы помпоматом.
Сырых вскинул недоумевающие, испуганные глаза. Тавровый расхохотался:
— Сразу видать, в армии не служил… Это в армии, Семен Корнеевич, должность есть такая — помпомат, помощник по материально-техническому обеспечению. У командира полка, скажем, или у командира отдельного батальона. Только мы чаще звали его иначе — пом по мату…
Он снова расхохотался.
Сырых нерешительно встал.
— Какие будут указания на сегодня, Федор Гаврилович?
— Подожди до вечера. Вернется из города Соболь, узнаем, где надо поднажать.
— Понятно. Я могу идти, Федор Гаврилович?
— Пока да.
Сырых был уже около дверей, когда Овинский окликнул его. Тот обернулся: