Он рассмеялся, довольный шуткой, и, перейдя вдруг на «ты», предложил:
— Заходи в следующее воскресенье. Жена рыбный пирог испечет, по-нашему, по-уральски. Договорились?
Соболь с удовольствием согласился.
Секретарь райкома и начальник отделения простились с Кряжевым, Шиком и Хисуном. В напутствие сказали много приятных слов.
— Что ж, пройдем по цехам? — пробурчал Лихошерстнов, когда паровозники вышли.
— Подожди минутку, — возразил Инкин. — Сначала разреши нам осуществить один торжественный акт.
Лихошерстнов поднял удивленное лицо. Инкин взял с подоконника сверток, который он привез с собой.
— Получай! — Инкин положил сверток перед Петром Яковлевичем и, отступив на шаг от стола, замер.
— Что тут? — спросил сбитый с толку Лихошерстнов.
— Подарок.
— Мне?
— Тебе, Петр Яковлевич. Лично тебе. От работников отделения и вот… от райкома партии.
Прищуренные глаза секретаря райкома, казалось, готовы были взорваться от смеха.
— Спасибо!.. — пробормотал начальник депо. — С чего это вы?..
— Разверни, узнаешь.
Лихошерстнов развязал шпагат, отогнул плотную упаковочную бумагу и вдруг, словно уколовшись, отдернул руки. На столе стояло громоздкое сооружение из дерева и металла — древнейшей конструкции слуховой аппарат.
— Музейная редкость, — прокомментировал Инкин. — Я весь город перевернул, пока отыскал этот комбайн. — И, разведя руками, добавил сокрушенно: — Хочешь не хочешь, товарищ начальник, но теперь уж тебе придется слышать по телефону каждое наше слово.
Обескураженный, покрасневший как школьник, Лихошерстнов крутанул головой:
— Вот черти!
В кабинете грянул дружный хохот.
…Когда все собрались идти в цехи, Инкин и Ткачук передали Овинскому два письма. По странному совпадению оба они касались Максима Добрынина. Первое, переданное секретарем райкома партии, было написано Городиловым. Виктор Николаевич пробежал начало и поразился: Иван Гроза доводил до сведения райкома, что член партбюро депо Крутоярск-второй М. Х. Добрынин не по-партийному ведет себя в быту. Далее следовали подробности.
Со вторым письмом, которое отдал начальник отделения, Виктор Николаевич не успел ознакомиться — он вместе со всеми пошел в цехи. Овинский заметил лишь, что резолюция, написанная красным карандашом наискось листка, начиналась словами: «Тов. Добрынин…»
На дощатом крылечке здания конторы Юрка Шик и Хисун расстались со своим машинистом. Кузьма Кузьмич направился к домику нарядчика локомотивных бригад, стоявшему рядом со зданием конторы депо. Сегодня Кряжев еще не успел побывать там, и, хотя поездка предстояла только завтра, хотя у него не было решительно никаких вопросов к нарядчику, он чувствовал себя как человек, не сделавший чего-то самого насущного. Воздух дежурки — «ожидаловки», «брехаловки», — неистребимо пропитанный табачным дымом (ненавистным Кряжеву в любой другой обстановке), ее прокопченные стены с вывешенными на них плакатами по давным-давно заученным Правилам технической эксплуатации железных дорог, лысая голова нарядчика, торчащая за квадратным окошком, в жиденькой, фанерной перегородке, деревянные хромоногие скамьи вдоль стен, вконец замусоленные, едва ли не черные, но не пачкающие, и вечная толкотня, вечный говор, вечное обсуждение новостей, вечное зубоскальство и подзуживание своей братии машинистов — все это было не просто частичкой жизни Кряжева, а частичкой его самого…
Юрка Шик и Хисун пересекли пути, выбегающие из четырех ворот цеха подъемочного ремонта, и вышли к станции. Остановились, поджидая, когда пройдет поезд в сторону Крутоярска.
Шик и Хисун жили в разных концах поселка — Юрка в придеповской части, в общежитии, а Хисун в Новых Лошкарях. Но после тех поздравлений и похвал, которые им только что довелось выслушать, Юрка был просто не в силах оставаться один.
Молчавший до сих пор Хисун хмыкнул и растянул рот в широкой улыбке.
— Ты чего? — с живостью спросил Юрка: на лице его тоже дрожала улыбка.
— Да вызывальщица, зараза, прибежала ко мне, как гаркнет в окно: «Хисун, к начальнику депо!» — у меня аж з… вспотела. Ну, думаю, хана. Лихой, зараза, зазря не вызовет. Опять на другую машину или вовсе — на длинную трубу. А оказалось вон чо — на совещание, зараза, пригласили, руку пожали…
— Чудак, за что ж тебя на длинную трубу?
— Мало ли чо… На вашу машину небось охотников сколь хотишь.
— Это на какую такую «вашу машину»?
— Ну, к Кузьме Кузьмичу.
— Чудак, вот чудак, ей-богу! Она же теперь твоя. И твоя и моя. Скажет тоже!