— Валяй, Гена!
Но Булатник, которому предстояло включить ток, еще не подоспел к рубильнику.
— Живей, Гена, сапог те в зад! — кипятился Лихой.
— «…Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется…» — продекламировал за спиной Петра Яковлевича подошедший Инкин. Лихошерстнов поморщился, словно откусил чего-то кислого, и обернулся. Вытерев о штанину грязную, потную руку, принялся здороваться с гостями.
…Тепловоз стоял против цеха подъемки, около домика деповской лаборатории.
Первым пропустили на тепловоз Ткачука. Секретарь райкома замер в двери, любуясь чистотой и блеском машинного отделения.
— В калошах не пущу! — серьезно предупредил он.
— А кто в сапогах? — спросили внизу.
— Разувайся! — рассмеялся Инкин.
Принялись чистить обувь. Отобрали у Лихошерстнова ветошь — пошарили в его необъятных карманах и нашли. Не хватило. Притащили из лаборатории.
Осмотрев тепловоз, гости отправились в контору депо. Всем скопом ввалились в кабинет Лихого, неся с собой вместе с острым запахом прорезиненных плащей холодок и сырость осеннего дня.
Торжественные, несколько взволнованные значимостью события, расселись на стульях вдоль стен.
— Так кого поставим на первый тепловоз? — сказал начальник отделения, вытирая платком бритую, словно отполированную голову.
Петр Яковлевич взял папироску — у него рядом с чернильным прибором всегда лежала початая пачка, закурил и, навалившись локтями на стол, принялся молча крутить спичечную коробку.
— Побаиваешься за «миллионеров»? — снова спросил Инкин. — Как бы не закисли без него?..
Все без труда догадывались, на кого намекал начальник отделения. Даже Тавровый и Соболь, несмотря на их нерасположение к Кряжеву, понимали, что его кандидатура является лучшей.
— Конечно, надо Кряжева ставить, — вмешался Федор Гаврилович. — Какие уж теперь «миллионы» на паровозах, когда вот он, его величество тепловоз, непосредственно прибыл!
— Ну, одним тепловозом мы всех грузов не перевезем, — улыбнулся Инкин. — Пока нас укомплектуют, еще придется уголек покидать. Но не в этом суть. «Миллионеры» и без Кряжева обойдутся — дело жизненное.
Лихошерстнов перебросил папироску из одного угла рта в другой.
— Ладно, Кряжев так Кряжев, — согласился он с неохотой.
— Придется небольшой митинг устроить перед первым рейсом, — сказал Ткачук, обращаясь к Овинскому.
Виктор Николаевич понимающе кивнул.
Далее разговор переключился на менее приятные темы. Тревожила неподготовленность депо к работе в новых условиях: нет специального ремонтного оборудования, цехи не реконструированы, емкости для горючего не готовы… Условились, что Ткачук похлопочет через обком партии, а Инкин поедет в управление дороги. Составили текст телеграммы в министерство. Прикинули, что можно сделать своими силами, что удастся раздобыть на заводах, в Крутоярске…
Прощались, когда уже давно стемнело.
— Кстати, Петр Яковлевич, — сказал, пожимая Лихошерстнову руку, начальник отделения, — ты через своего зама по ремонту действуй. Отец-то его теперь у нас заместитель начальника дороги. Есть приказ по министерству.
— Поздравляю! — обернулся Ткачук к Соболю.
Игорь уже знал о назначении отца. Ответив улыбкой секретарю райкома, он выжидательно покосился на Лихошерстнова. Но Петр Яковлевич никак не выразил своего отношения к новости.
Кабинет опустел. Начальник депо и Овинский остались вдвоем.
— Тебе в самом деле не хочется Кряжева на тепловоз ставить? — спросил Виктор Николаевич.
Лихошерстнов прошелся по кабинету, поправил несколько стульев — после совещания они стояли вкривь и вкось, — опустился на один из них.
— …Жду, сам жду тепловозы как манну небесную, — заговорил он, опершись руками о колени и задумчиво уставившись в пол. Стул был ему низок, колени торчали много выше сиденья. Угловатая и большая фигура его сейчас выглядела особенно нескладной. — Когда линия зашивается, свет не мил. За обедом ни черта в глотку не лезет. Чуть тарелку понюхаю — и в депо. С утра до утра крутишься как сукин сын. А что проку? Хоть пуп надорви, не вытянуть здесь паровозами. Вижу, разумею. Башкой разумею, а душа… душа, нет-нет да запоет потихонечку, проклятущая. Я ведь, друг ты мой Виктор, вырос на паровозах. Четверть века, как угольком дышу… Вот и сегодня. Конечно, прав Инкин, конечно, надо Кузьму на тепловоз ставить. Но, не поверишь, как услышал об этом, так и засвербило. Будто кому то чужому от себя отрываю… Кузьма, он же весь мой, я же в него все, что у меня есть, вложил. Глядел на него и гордился вот какого паровозного машиниста вырастил Петр Лихой.