Петр Яковлевич провел рукой по черным жестким волосам, потер шею и покосился на Овинского:
— Небось смеешься надо мной? Смейся, смейся, брат, мне и самому над собой смешно.
Овинский смолчал и только взглядом дал знать Петру Яковлевичу, что понимает его.
— Ну, спасибо! — сказал с шумным вздохом Лихошерстнов. Посидев немного в раздумье, продолжал: — Признаться, и страшновато за Кузьму. На паровозе-то он бог, а там всякое может случиться. А Кряжев — наша гордость, вроде бы знамя наше.
— Знамя и должно быть впереди, — заметил Виктор Николаевич.
— Да не убеждай ты меня! Чего ты меня убеждаешь!
Он вскочил, прошелся несколько раз взад-вперед по кабинету, закурил и снова сел, на этот раз тоже не за стол, а на один из боковых стульев, словно был не у себя в кабинете, а у кого-то на приеме.
— Лазал я сегодня по тепловозу. — Си пожевал папироску и загнал ее в угол рта. — Что говорить, машина — класс! В смысле удобств для машиниста лучшего желать нельзя, совсем другая жизнь открывается… Я, бывало, из рейса как черт обмороженный возвращался. Потом уж начал на зиму бороду отращивать, все не так морду обжигает… А помощнику на паровозе каково? Вкусил я этого хлеба, помахал лопатой. Из поездки вернешься, жрать сядешь, а пальцы не расправляются. Как держали лопату, так, согнутые, и одеревенели. Ложку не уценишь… Или мощность машины взять. Я уже прикинул, на тепловозах-то мы такие составчики потащим, что станционникам несдобровать. Придется кое-где удлинять пути-то… Да что там, машина классная. Король машина!..
Затрещал телефон, Лихошерстнов поспешил к столу.
— Кто, кто? — удивленно переспросил он в трубку. Ему ответили. Лихошерстнов смутился: — Извините… не разобрался. У нас ведь тоже Соболь есть…
Звонил Соболь-старший. Коротко справившись о сыне и попросив передать ему, чтобы он позвонил, заместитель начальника дороги сообщил, что в депо из Москвы выехали монтажники — заканчивать сооружение склада горючего, что строительный трест открывает в депо участок, что в Крутоярск-второй направлены четыре инженера-тепловозника…
— Зашевелились — и в Москве, и в управлении, — сказал Лихошерстнов, положив трубку.
— Куда уж дальше тянуть, — заметил Овинский.
— Да-а, неопределенность кончилась.
Помолчали.
— Ты что, давно знал, что отец Соболя к нам на дорогу назначается? — спросил Виктор Николаевич.
— Сегодня в первый раз услышал. А что?
Овинский замялся:
— …Откровенно говоря, меня всегда удивляло твое отношение к Соболю.
— Худо же ты обо мне думаешь, — усмехнулся начальник депо.
— Извини, но твоя терпимость к его наскокам…
Петр Яковлевич ответил не сразу. Взял еще одну папиросу, размял…
— Соболь — тепловозник… — Он затянулся и одной стороной рта ловко, вбок выпустил дым. — Перевели его к нам не откуда-нибудь, аж из Средней Азии, издалека. Зачем перевели?
— Чудак! Перевели как специалиста.
— А если не просто как специалиста? Если с прицелом? Нынешний начальник депо Крутоярск-второй Петр Яковлевич Лихошерстнов, как тебе известно, не имеет законченного высшего образования. К тому же он паровозник.
— Ты же учишься.
— Улита едет, когда-то будет, а первый тепловозик уже у нас, на тракционных путях… Теперь суди сам, хорош бы я был, если бы Соболю на хвост наступал?..
— В крайность ударяться тоже нельзя. Ты же непротивленчество какое-то развел.
— Может быть… Может быть…
— И вообще твои опасения напрасны. Соболь слишком молод.
— Откуда ты взял, что я опасаюсь? Чего мне опасаться?.. Без дела не останусь.
— Добровольно сдаешь позиции?
— Ладно, ладно, ты меня не воспитывай. Ничего я не сдаю… Это ты сдаешь.
— Я?.. Откуда ты взял? — пробормотал застигнутый врасплох Виктор Николаевич.
Вместо ответа Лихошерстнов уставил на него укоризненно-насмешливый взгляд.
На счастье Виктора Николаевича, снова затрещал телефон. Лихошерстнову звонили из дому: жена категорически требовала супруга к столу.
На крылечке конторы они задержались. Начальник депо хмуро — не то с обидой, не то с огорчением — покосился на секретаря партбюро:
— А я-то, дурак, в телячий восторг пришел, когда мне Хромов тебя расписал — и принципиальный, и думающий, и ищущий. И на производство сам ушел, в жизнь, в массы… Уйти-то ушел, да ненадолго, выходит.