Встреч с бывшими сослуживцами избегал. Лишь однажды, столкнувшись лицом к лицу со старшиной Ладыгиным, протянул трясущуюся руку.
— Здравствуй, Геннадий!
— Здравия желаю, товарищ подполковник! — живо отозвался Ладыгин, глядя на почерневшего, осунувшегося, давно не бритого человека. — Что-то не видать вас, товарищ подполковник.
— А, — уклончиво крякнул Черемных. — Все намереваюсь уехать, да никак не могу определить, куда направить лыжи. Трудное это дело — менять место службы в моем возрасте. Казалось, вроде все прочно, незыблемо, а вот теперь грызет тоска по семье. Остались под развалинами в Житомире в первые же часы войны, — глядя под ноги и как бы стараясь проглотить что-то застрявшее в горле, неторопливо говорил подполковник.
— А куда вам уезжать? Думаю, лучше всего остаться здесь. Гнездо есть, а согреть его при желании можно. Край здесь раздольный. Для свободного человека любо да мило. Кстати, собираются наши на охоту. Почему бы вам не включиться в команду?
— А что? Пожалуй, можно. Скажи там, пусть запишут.
У старшины, кроме усыновленного мальчишки, бегала озорная, синеглазая девчонка. Ожидался третий. И когда остряки начинали подшучивать по поводу ускоренного роста семейства, тот не смущался. Трясясь в беззвучном хохоте, парировал: «Кины нету, керосина дорогая? Чем еще заниматься?»
На следующий день перед вечером, сидя в полумраке, Черемных услышал стук в дверь.
— А, Генка? Заходи, — отозвался он, открывая дверь.
— Так завтра утром инструктаж. Не передумали?
— С чего бы? Поедем.
На инструктаже обо всем рассказали, а в заключение старшина дал всем участникам предстоящей охоты расписаться в том, что каждый из них правила охоты усвоил и обязуется их неукоснительно исполнять.
— Чтобы не было подранков, по маралу и кабану стрелять только жаканом.
— Ясно! — дружно отозвались охотники.
— Ясно, — просипел и Черемных, удаляясь из строя.
Район охоты подполковнику был хорошо знаком.
Здесь он бывал несколько раз и ранее. Номер ему выпал один из лучших, недалеко от оврага.
Левее за рыжим кустом оказался Ладыгин. Остальные — правее и дальше.
Загонщики поехали окольным путем, чтобы начать загон с противоположной, подветренной стороны.
Топчась на месте, подполковник глядел по сторонам и вопреки запрету покуривал, а когда и это надоело — сел на землю, достал из вещмешка флягу, воровато оглянулся вокруг, открутил пробку и вначале пригубил, а потом, дрожа, сделал несколько больших глотков. Закручивая пробку, почувствовал, как согревались обожженные внутренности. Закурив и поднявшись на ноги, стал вновь посматривать по сторонам, а когда где-то далеко послышались шум, свист, лай собак и рыжий куст зашевелился, Черемных, не задумываясь, нажал на спусковой крючок. Вслед за выстрелом со стороны куста донесся какой-то странный звук.
Подполковник почувствовал, как в груди все оледенело. Он вспомнил, что именно за тем кустом, в каких-то сорока шагах был поставлен на номер старшина Ладыгин и что по правилам охоты стрелять вперед и по сторонам от себя категорически запрещается. Не разряжая ружья, он бросился к кусту, а оказавшись около него, застыл. Жар и холод пронзили насквозь. Отказывался верить себе: старшина лежал на правом боку, рядом блестела черная лужа крови.
Взглянув на подполковника молящими, полными слез глазами, Ладыгин простонал, но произнесенный им звук нагнал Черемных, когда тот, путаясь в высокой полегшей траве, убегал куда-то подальше от этого страшного места. О том, что он бежал от смертельно раненного человека, Черемных понял только после того, как оказался в зарослях орешника далеко позади других номеров. У него мелькнула мысль возвратиться и что-нибудь предпринять для спасения Ладыгина, но эта мысль тут же оборвалась. Разгребая руками колючие кусты, он поспешил пробраться еще глубже в тыл, и когда увидел, что удалился далеко, нажал на спусковой крючок, стараясь выстрелом привлечь к себе внимание охотников и таким образом показать, что от Ладыгина он находился далеко и не мог быть виновником его гибели.
Проглотив остатки водки, он оставался на новом месте еще более часа и направился к машине лишь после сигнала «отбой». Чем ближе подходил к месту сбора, тем труднее становилось дышать, но к своим он подошел как ни в чем не бывало. Остановившись в сторонке, принял спокойную позу, хотя и чувствовал, что голова идет кругом.