На новенькую девушки не поднимают глаз. Они ловко переставляют пальцы с иголками и деревянными катушками, и поглощены одинаковым тихим раздумьем. Их лица сосредоточены и поражают этой сосредоточенностью, стук спиц и крючков складывает какую-то никогда неспетую песню.
Здесь светло, но на мгновение в глазах Клодин темнеет от духоты.
–Мы никогда не открываем здесь окон, – объясняет госпожа Пажо. – Наши кружева не любят воздуха, солнечного света и воды. Во всяком случае, пока мы их не продадим. Иди сюда.
Клодин Эрне подходит, покорная этой несыгранной на главной площади, но от того не менее значимой музыке, к кружевнице. Та показывает ей узоры. Они тонкие – один краше другого и поражают лёгкостью Клодин. Она видит на одном круги и квадратики, на другом же орнамент из листьев, а на третьем – о чудо, чудо! – Мадонну с младенцем.
–Не трожь, – предостерегает госпожа Клер Пажо, заметив, как загораются глаза у девочки. – Это дорого. Здесь настоящие серебряные нити.
Клодин видит. Они напоминают ей о снежинках. Ей хочется тронуть, а ещё лучше – взять его в руки. Но нельзя, нельзя…
–Будешь покорна и трудолюбива, сможешь также, – на этот раз госпожа Пажо почти что ласкова. Пройдут годы, прежде чем Клодин, вспоминая это от нечего делать, поймёт – ласка та была от предвкушения заработка, а не от радости за Клодин. В конце концов, сколько их, Клодин, там побывало?..
Но Клодин Эрне спрашивает:
–А это дорого?
–Что? – госпожа Пажо с удивлением взирает на ребёнка.
–Продаётся, – смущается Клодин. – Мои родители…
–Станешь богата, если станешь известна, – объясняет госпожа Пажо.
Это позже, задыхаясь в безысходной слепоте, в непрожитой и загубленной окончательно юности, Клодин поймёт – кружевница такого рода как она ничего не стоит. Это там, где собираются знатные дамы, где собираются богатые красавицы и куда приглашаются лучшие и известные кружевницы совсем иное отношение. А здесь нет. Эта светлая мастерская единственный выход.
На завтрак горячая каша на воде. Это ничего – в голоде Клодин была. Затем урок. Госпожа Пажо или учит сама, или передаёт на обучение старшей девочке – Мари Тассе. Мари неохотно разговаривает, но от неё Клодин учиться проще – Мари не берёт её руку в свою и не водит её как надо, создавая узор, а наблюдает за каждым движением девочки.
–а ты богата? – спрашивает Клодин.
–Иглу не сбей, – отвечает Мари. Всё её внимание сосредоточено на учении.
До обеда, который случается в полдень, от завтрака шесть часов. И все эти шесть часов непрерывная работа, а в случае Клодин – учёба.
Разрешается только выход в уборную или в коридор – размять ноги, но не больше, чем три раза за всё время. Иначе – как успеть со всеми заказами?
У Клодин уже от первого дня ломит руки и спину. Глаза почему-то сушит. Она ещё крепится – может после обеда будет лучше?..
На обед суп с кусочком курицы и хлебом. Для Клодин это отдых. Она с трудом разминает затекшие пальцы, чтобы взять деревянную ложку. Ей даже есть не хочется. Ей хочется лечь. А кругом кружевницы – её возраста и возраста старше – всего около дюжины, с тихим только разговором меж собой, спешно обедают.
Затем госпожа Пажо позволяет им четверть часа передохнуть. И все они, не сговариваясь, и Клодин, чувствуя это единение, ложатся где придётся по мастерской на пол. Иные, впрочем, лежат недолго и торопятся встать, чтобы ещё походить и снова лечь.
Перерыв кончен. Госпожа Пажо объявляет работу. У кружевниц есть ещё около четверти часа, прежде, чем она проверит кто и чем занимался и кто как творил узор до обеда, подскажет и поправит, если придётся.
Затем работа. Ещё шесть часов до ужина. Три дозволенных перерыва. Затёкшие руки и почему-то пересохший полностью рот.
–Хорошая девочка, – хвалит госпожа Пажо Клодин Эрне, но Клодин уже наплевать. Ей хочется закрыть глаза и не видеть кружев и прыгающих иголок. – небрежно, но ты понимаешь принцип. Завтра ты попробуешь сделать салфетку.