— Самолет к вылету готов.
Короткий разбег, и укатанная снежная полоса начинает проседать под ними. Небо морозное, ясное. Солнце, по-весеннему настырное, разогрело кабину. В меховой робе жарко. Романов то и дело напоминает:
— Всем смотреть в оба за воздухом. Не подкачать! Штурману хочется приподняться повыше, просмотреть впереди местность, сличить ее с картой. Нет, только бреющим надо лететь, крадучись, над лесом. Местность убегает под самолет, чуть успев показаться. Иногда хмурь леса сменяет белизна заснеженных озер. Все на самолете исправно, настроение у экипажа приподнятое.
Бреющий полет требует неослабного внимания, и не только от летчика. Всем жарко. Романову особенно. По мере приближения к Москве все чаще нужно менять курс — обходить города, промышленные районы. Ведь самолет их никто еще на земле не знает: мало ли что может быть! Могут принять и за немцев.
Наконец-то! Аэродром, такой знакомый, родной аэродром впереди. С прямой на посадку! Полоса приглашает, свободна. Быстро гаснет скорость, стихает гул. Провисшие колеса бесшумно касаются уплотненного снежного покрова. Все. Теперь дома!
И уже через три часа командующий ВВС благодарит их за успешное выполнение правительственной командировки.
Сорок второй год, апрель. На предстартовой линии одного из подмосковных аэродромов три самолета Б-25. Подальше от них в хмуром одиночестве По-2.
Перед самолетами личный состав дальнебомбардировочного полка. Разбор полетов производит майор Романов. Молчанов узнал его издали: высокий, стройный, в руке развернутый планшет, чуть сдвинут на затылок летный шлем. Рядом с Романовым коренастый, среднего роста полковник. Планшет свисает почти к колену. "Это и есть комдив Титов", — догадывается Георгий. Выждав удобный момент, он докладывает, что явился в его распоряжение на должность штурмана дивизии.
Титов, крепко сжав его руку, отвел в сторону:
— Где ты, чертушка, пропадаешь? Давно тебя жду!
— Товарищ комдив, разрешите…
— Ну что ты хочешь доложить? — улыбается Титов.
— Причину задержки.
— Докладывай. Нет, погоди. Не время, потом. Давай лучше посмотрим на этих орлов, как они будут вылетать самостоятельно на американском.
Комдив не отрывает глаз от рулящих и взлетающих самолетов, от него не ускользает ни одно движение. А штурмана все эти тонкости освоения летных навыков на взлете и посадке мало интересуют. Куда интересней для него сам Титов. Стоя поодаль, Георгий наблюдает за ним. Но комдив и это видит:
— Да что ты все таращишь на меня глаза? Смотри, как молодцы наши взлетают!
Вечереет.
— Штурман, айда к По-2, - кричит Титов. — Полетим с тобой в штаб дивизии.
На этом самолете все по старинке: при запуске нужно крутить руками винт.
— Контакт?! — кричит Молчанов, дернув за лопасть.
— Есть контакт! — отвечает из кабины Титов. Кашлянув, мотор затарахтел. Прямо как стояли носом в поле, так и взлетели. Лихо развернувшись на курс, Федор Васильевич сбавил обороты, повернув голову, спросил:
— Управлять умеешь?..
— Могу, — кивнул Георгий.
— Бери!
Кругом все так знакомо, все так близко. Молчанову кажется, и. вслепую мог бы довести самолет до аэродрома. Он выдерживает режим полета старательно, как учили друзья-летчики: хочется, чтобы командир был доволен.
Все же рука устала с непривычки. Но вот и аэродром слева. Георгий начинает плавно разворачиваться, чтобы зайти "по коробочке". И чувствует, Титов взял управление. Сбавив газ, кричит:
— Горячее сейчас время! Вот как нужно, смотри…
В два глубоких разворота со скольжением почти до земли комдив притирает самолет у «Т».
Когда разделись в штабе, Титов заметил у Молчанова орден Красного Знамени.
— Когда успел получить? Твой бывший командир, полковник Лебедев, совсем недавно говорил, что тебя не было, когда вызывали в Кремль группу награжденных за Берлин.
— Да это мой первый орден, за финскую…
Они повели разговор об организации боевой работы полков и дивизии в целом. Молчанов высказал свои соображения о тренировке в облаках, в ночных полетах, настаивал на усилении внимания летчиков к радионавигации, к методике бомбометания, к отстрелу боевого оружия на учебном полигоне.
Наконец почувствовалось, что и комдив устал.
— Ну… тебе ясно, каким должен быть боевой экипаж нашей дивизии?
Георгий перечислил необходимые качества.
— Уморил я тебя. Ну иди. Постой. Ты где живешь?
— На соседнем аэродроме.
— Не дело, переезжай сюда. — Федор Васильевич кивнул в сторону окна. — Смотри, сколько освободилось площади…
Полки 222-й дивизии АДД формировались. Продолжали прибывать новые самолеты. Многие экипажи уже выполняли боевые задания. Сам командир дивизии то и дело давал «провозной» то одному экипажу, то другому, Добиваясь умения маневрировать над целью, сильно защищенной зенитной артиллерией противника. В этом смысле достойным, по определению Титова, "ночным боевым полигоном" был железнодорожный узел Вязьма.
Понятно, что и штурман дивизии предпринимал ночные рейды с другими экипажами в качестве наставника по специальности самолетовождения и бомбометания.
Таким образом, и комдив, и его помощник по штурманской подготовке еженощно находились среди летного состава полков; днем же занимались учебно-боевой подготовкой.
Титов проверил в воздухе уже многих, но все искал случая, как он говорил, «познакомиться» со своим штурманом на боевом маршруте. Однажды он сказал Молчанову:
— Штурман, никак не выберу почерней ночки, чтоб слетать с тобой на "боевой полигон". Вот что, сегодня учебный за нами. Планируй наш с тобой полет: хочу поглядеть, как ты бомбишь.
Полетели. Высота 2 тысячи метров. Впереди полигон. Виден знак: "Бомбометание разрешаю". Георгий уточнил ветер, произвел расчеты, дал командиру боевой курс.
— Первый заход — одна пристрелочная.
— Ясно! — ответил Титов.
Самолет вздрогнул: пошла первая. Георгий уткнулся в прицел: недолет.
— Командир, пошли на второй заход.
Внеся на этот раз поправку, он сбросил серию из трех бомб. Почувствовав, что они отделились, Титов сильно накренил самолет, чтобы самому видеть. Несколько секунд молчал, пока не заметил взрывы в меловом круге:
— Молодчага штурман!.. Я знал, что мне плохого не дадут! Пошли скорей домой.
Минут двадцать они летали, занимаясь каждый своим делом. Молчанов разглядывал местность, облака, но и не забывал следить за воздухом. На запад простиралась уплотненная облачность, на восток и юго-восток — с разрывами кучевые… Вдруг он спросил Титова:
— Командир, видите «пару»?
— Вижу. Это наши.
Георгий промолчал, но «пара» ему не понравилась. Вспомнилось, что при полете на Берлин им встретились тоже наши…
Между тем «пара» подошла вплотную, пристроилась — один справа, другой слева — так близко, что, будь кто-либо из летчиков знаком, его можно было запросто узнать. Но знакомых не оказалось.
Идущий справа вышел вперед и, покачав крыльями, дал сигнал "следовать за ним". Другой же, тот, что летел слева, так и остался у крыла.
Титов стал ругаться, стучать себя по лбу, повторял этот жест в сторону истребителя; показывал ему и свои полковничьи погоны, а в заключение дал команду выпустить шасси. Крикнул:
— Должен же он сообразить, что у немцев нет самолетов с трехколесным шасси?!
Но необычное шасси ничего левому истребителю не сказало. Правый же, что был впереди, продолжал сигналить, чтоб шли за ним.
Титов, однако, заупрямился, возмущенный действиями своих же истребителей. Ругаясь на чем свет стоит, он не сворачивал с курса. И тогда оба истребителя разошлись по сторонам, намереваясь предпринять атаку.
Видя, что Титов убирает шасси, Георгий крикнул:
— Командир, над нами облака, единственный ход…
— Правильно! — подхватил комдив и круто повел Б-25 в облака.
Облака были с разрывами, и самолет то и дело выскакивал из одного облака, чтобы тут же войти в другое. Все же их было достаточно, чтобы истребители потеряли из виду двухмоторный самолет.