— Убирайссся на сссвою яхххту, ссс ней всё будет в порррядке! — что ж за настырные людишки, эти вольные торговцы! Всё им неймётся. Не буду же я рассказывать ему, что и сам хочу посидеть рядом с моей девочкой.
— Да пошёл ты…, - а вот этого я уже не ожидал. Драгнайров боится вся обитаемая Галактика — не зря мы тысячелетиями поддерживали именно такой имидж. Но ни времени, ни желания разбираться с эльфом не было, поэтому еле сдерживая себя, выставил его из госпиталя и приказал дежурному отправить на яхту.
Едва ушёл айдорский механик, приказал кораблю заблокировать все входы в госпиталь и бросился к капсуле стазис регенератора.
И только подойдя поближе понял, почему так плакал Серхай Раниэль. Приборы показывали, что организм функционирует нормально, но визуально не было видно никаких сдвигов в состоянии Лиссисайи. Не поднималась от дыхания грудь. А сама она была абсолютно неподвижна… Сквозь тонкую белоснежную кожу просвечивали голубые венки, веки и губы были синеватого оттенка.
Хотелось раскрыть крылья и обнять её всю, защищая от боли и невзгод. Хотелось дышать всю жизнь только ею, спрятав её от всего, что может принести ей хоть маленькую боль.
Великая мать, за что ей такие испытания? Чем она провинилась перед своими богами? Спаси её, прошу, хватит ей испытаний! Неужели и мои боги дали мне листани, чтобы посмеяться. Слишком везучим и беззаботным я был всю свою жизнь.
Боги Драгнайра! Великая мать! Я готов понести любое другое наказание, лишь бы она жила…
… И тишина.
Боги редко говорят со своими детьми, предпочитая карать или миловать молча.
А я начал действовать самостоятельно. Проверив ещё раз показания приборов, сверил со стандартными человеческими показателями. Не найдя отклонений от нормы, отключил сигнализацию, а затем открыл саму камеру.
Руки мелко дрожали, так хотелось прикоснуться к листани. Очертить контур лица, провести кончиками пальцев по губам, поцеловать закрытые глаза, прижать к себе тонкую фигурку, зарыться в роскошные волосы. Даже то, что осталось от некогда роскошной гривы, было просто великолепно. Долгое время я так и стоял, раздираемый сомнениями в правильности своего поступка, но уже не мог остановиться. Подхватив лёгкое тело на руки, сел в кресло и начал укачивать мою девочку. Она стонала в забытьи от боли, а я шептал ей на ухо о своей любви. О её красоте, о милости богов, сделавших мне такой подарок. Дышал и не мог ею надышаться. Хрупкое тело в моих руках было столь притягательным, что хотелось не выпускать его из рук целую вечность.
Листани непрерывно дрожала, лоб её покрывала испарина, сердце стучало в бешеном ритме, она стонала, тихо и пронзительно. А моё сердце обливалось кровью.
Я знал, что моё время истекает, что его уже практически нет, но не мог упустить ни секунды из отпущенного мне.
Когда я снова уложил человечку в стазис камеру и вышел коридор госпиталя, навстречу мне поднялся врач. Раб, купленный ещё моим отцом, долгие годы преданно служил нашей семье верой и правдой. Подойдя совсем близко, он втянул воздух, улыбнулся и тихо сказал:
— Господин, тебе нужно сменить одежду, ты пахнешь человечкой…
Отдав приказ никого не впускать мез моего разрешения, отправился заниматься насущными проблемами.
… Чужие люди на корабле — это всегда масса лишних забот. Когда с неотложными делами было завершено, собрался было отдохнуть, но не смог заставить себя сидеть в четырёх стенах каюты. Я метался, как дикий зверь в клетке, не находя покоя. Страх за листани разъедал моё сердце ядовитой кислотой. А вдруг советник уже рядом с нею? Я искал себе всяческие оправдания и не находил, но ноги сами несли меня к госпиталю…
На моё счастье, у стазис камеры дежурил доктор. Доложив о том, что в состоянии человечки изменений не зафиксировано, он прокашлявшись, шёпотом добавил:
— Господин, будь осторожен, Советник страшен во гневе… Мы уже восстанавливали сегодня его личного раба…
— А почему я не знаю, что происходит на моём корабле?
— Нам приказали молчать и не тревожить тебя по пустякам, господин.
О! Господин Советник! Уж не Повелителем вы себя вообразили? Можете позволить себе и Уклад нарушить, и Устав… А что будет дальше?
Необходимо поговорить с отцом, не нравится мне всё это. Но только после того, как проведаю мою листани. А меня тут же начал точить червячок сомнения: неужели я променял свой долг на человеческую женщину? Как бы она не была хороша, долг перед империей превыше всего. Тем более, она под наблюдением приборов и верного раба. Но сердце, вдруг так некстати заявившее о своём существовании, говорило обратное. Но негоже истинному дракону слушать своё сердце.