В конце концов Иоанна все-таки решили утвердить вторым императором. Более того. Было решено, что отныне в России будет всегда два императора — один из Голштейнской фамилии, другой из Брауншвейской. Или, как говорил Иоанн — Петровичи да Ивановичи. А чтобы не передрались — полномочия поделить. Войну же объявлять, и другие столь же важные дела вершить — по взаимному согласию.
— А если оба рогом упретесь? — спросил Мельгунов.
— Тогда пусть князь-кесарь рассудит. Напротив чьего решения контрассигнует, того и правда. Петру Александровичу мы доверяем. А в будущем князя-кесаря пусть Сенат утверждает, пожизненно.
— А кто будет назначать Сенат?
Задумались. И решили Сенат не трогать. А избирать для выборов князя-кесаря комиссию от всех сословий. И большинством голосов утверждать из десяти лиц, представленных императорами — по пяти кандидатов каждым. Подробные правила разработать поручили самому Румянцеву — как уже действующему князю-кесарю…
Выход войск в поход пришлось задержать на неделю из-за новой присяги императору Иоанну, который пока взял в руководство Синод, и князю-кесарю, которому было отныне предписано таскать на голове венок в древнеримском стиле.
5. Генерал
Баглир стоял на пригорке и радовался, что к полевой форме ввели плащи. От резкого датского ветра не спасет никакой сюртук на меху. Пробьет насквозь, как пулей. Когда-то, три дня назад, тут были ветряные мельницы. Мельницы сгорели, Дон-Кихоты восемнадцатого века пользуются калеными ядрами. Но ветер остался. Вокруг жужжали ослепшие от долгого полета пули, на такой дистанции для его доспеха вовсе неопасные. А возможность схлопотать свинцового жука в глаз или висок почему-то не пугала. Может быть, Баглир просто очерствел. Искорка недовольно пряла ушами. У нее-то панциря нет.
Впереди под неубедительный, легко сносимый ветром барабанный бой, для которой уже атаки строилась бывшая гвардия. Еще дальше — стеной стояли рыжие линии датской пехоты. Такие же несокрушимые, как и вчера. И позавчера.
Баглиру была особенно неприятна одна из причин столь достойного сопротивления датчан. А именно, выигрыш во времени. Пока русские воевали друг с другом, датчане во главе с невесть откуда возникшим графом Сен-Жерменом успели навестить славный — и совершенно нейтральный — город Гамбург. Казалось, недурно укрепленный город со стойким гарнизоном из собственных граждан был в состоянии дать достойный отпор нахалам, потребовавшим с него контрибуцию в миллион талеров. Тем белее, что датская армия, разленившаяся за долгие годы мира, сильно напоминала прежнюю русскую гвардию, и Сен-Жермена, поволокшего ее в поход, открыто ненавидела. Но купцы боялись убытков от блокады. Сели за счеты — и выяснилось, что дешевле дать Сен-Жермену требуемые отступные. На полученный миллион граф армию приодел, перевооружил, выплатил за поход тройное жалование — и стал едва не боготворим. Датская армия теперь рвалась в поход и вышла к Любеку, чтобы повторить грабеж.
Тогда Баглиру пришлось совершить пару небольших полетов туда и обратно — и в тылу у Сен-Жермена заполыхало. Датские гарнизоны по всему Шлезвигу были разоружены. И — из ничего — возникла новая голштинская армия, имеющая мало общего с официальной армией герцогства. Дралась она, несмотря на нехватку буквально всего, храбро, и даже забралась на территорию собственно Дании. Сен-Жермену пришлось оставить в покое Любек и отправляться давить восстание. Тут его и перехватили русские колонны.
Длинный летний день уже начинался, и солнце подбиралось все ближе и ближе. Датчанам было все равно. А вот русские попали в ловушку. Два дня их отчаянные лобовые атаки, лихие фланговые наскоки, хитрые охваты, беспощадные бомбардирования — все завершалось одним результатом. Датчане делали несколько шагов назад. И оставляли покрытые телами поля врагу.
На этом холме они стояли вчера. Теперь они тут лежали. Ниже, за спиной — вперемешку с так и не взявшими позицию штрафниками, на которых пошли в последнюю контратаку. А тут — одни, измочаленные огнем единорогов. Останки не людей — бомбы превратили все в фарш — а рот и батальонов, целиком оседавших оземь при удачном накрытии. А вот батарея, которую они прикрывали, благополучно отступила, искрошив перед тем два русских полка. Точнее, русский и голштинский. Добровольческий. Из местных фермеров и горожан восставшего против датчан Рендсбурга. Они даже мундиры успели пошить. Русские, зеленые. И, в отличие от штрафников, взошли на вершину. Датский командующий Сен-Жермен, говорят, аплодировал. И соизволил заметить, что атака была прекрасна. А уцелевших голштинцев потом свели в роту. Страшное дело, когда один народ защищает свою землю — а другой свою освобождает. И это — та же самая земля, которая так пропитала кровью тех и других, что уже и не разберешь, чья.