Жеся забеспокоилась:
— Кешка, ведь нам некуда шар деть. Давай, попробуем надуть хоть маленько. Знаешь, давай над тазом. Положим щепочек, еще чего-нибудь, а над дымом будем держать оболочку. Может что-нибудь и выйдет? Ну, не выйдет, тогда придумаем.
Кешка никогда не был тверд характером и всегда уступал под натиском Жеси. Так и теперь. Он торопливо поставил на пол эмальированный таз и притащил ворох старых газет.
Жеся принесла к тазу маленькую скамеечку, встала на нее и, взяв за макушку бумажную оболочку монгольфьера, вытянула руку над тазом.
Кеша осторожно скручивал жгуты из газет, поджигал их и подносил к отверстию оболочки.
— Ты побрызгай маленько бумагу, побрызгай! Она будет медленнее гореть и дыму будет больше.
Жеся командовала со своей скамейки, как с трибуны.
Бумажные жгуты горели плохо, обжигали Кеше пальцы и он перекладывал бумагу то в одну руку, то в другую. Незаметно один из жгутов упал на кучу сухих газет и те с легким звуком — пах! — вспыхнули весело и ярко. Пламя воровски быстро подпрыгнуло вверх и схватило красными пальцами оболочку монгольфьера.
Не успела Жеся отнять от нее своих пальцев, как светлое пламя вскинулось по оболочке вверх, к потолку.
— Ой! Пожар! — не своим голосом крикнул Кеша и бросился к дверям.
Жеся не растерялась. Она спрыгнула со скамейки на кучу бумаги и, прижимая платье к коленям, затопала ногами. Потом стала тушить огонь ладонями на полу. Загрохотали на лестнице, с испуганными лицами вбежали в комнату соседи. Но огонь погас. По комнате носились шелестящие черные клочья да густо клубился едкий желтый дым.
Наругали ребят, конечно, как следует. Бабка раз’яренно замахнулась на них веником:
— Доигрались, анчихристы! Духу чтоб больше не было ваших игрушек в доме! А ты, голенастая, — брысь совсем отсюда! Я вот матери скажу, чтоб хвост тебе привязала. Экая бесстыдница, Вымазалась как — чисто ведьма!
Жеся стояла неподвижно, опустив голову и потирая пальцы. Было больно рукам. На них вскочили большие волдыри. Она потихоньку повернулась и медленно пошла к дверям.
— Обожглась? — участливо — тронул ее за руку Кеша.
— Ага. Маленько.
— Покажи. Ой, ты, как здорово, а? Больно, ага?
— Ничуть не больно.
И добавила:
— Заорал, как бешеный! И чего бегать? Бабка бы не пришла и все бы убрали. А теперь разговоров не оберешься. Подумаешь, дело большое: бумага загорелась. Неудача у всех бывает.
Через часок к Алеевым поднялся дядя Володя. Двери открыла Жеся.
— А матери, что — нет?
— Дежурит.
— А ну-ка, показывай руки.
Жеся перевернула ладони вниз и вытянула руки.
Дядя Володя взял осторожно ее пальцы, перевернул ладони вверх, взглянул на волдыри, посмотрел укоризненно на Жесю и покачал головой:
— Эх ты, бандар-лог! Что я с вами буду делать только, ребята? Ну, на что эти лапы стали похожи? Пузырь на пузыре. Давай мазаться теперь, ничего не поделаешь. Мне вот в аптеке мазь дали.
— А я, дядечка Володя, мылом уже пузыри намылила.
— Башку вот тебе намылить хорошенько надо.
Здорово горят ладони и пальцы. Жеська машет руками, дует на пальцы и мужественно сдерживает слезы боли.
— Ну, пойдем, инвалид, теперь, чай с вареньем пить. Стоит после пожара.
— Меня ваша бабка прогнала, — сквозь слезы улыбнулась Жеся.
— В какую дверь? В сени? Ну, а мы войдем через филину комнату. Все будет в порядке. А варенье, знаешь, самое настоящее черносмородиновое!
Спускаясь по лестнице, Жеся тихонько спросила:
— Дядечка Володя, а если бы я сгорела — меня бы, небось, тоже бы все хоронили, как в Москве стратонавтов этих — Усыскина и Федосеенко?
Дядя Володя даже остановился на ступеньке.
— Ой, ты, какая все-таки дурочка! Люди погибли для науки, а ты бы от баловстве. Не стоит, верно, давать и варенья-те. Придумала! Герой нашелся тоже на земле сырой!
— Дядечка Володя, а поцеловать вас можно? В макушечку?
— Нечего, нечего подлизываться. Стратонавт, тоже!
Герой на земле сырой
Далеко-далеко, где бушует мрачный Ледовитый океан, где полыхает в небе сказочное северное сияние, медленно движется по тяжелым волнам гигантская льдина.
На льдине люди. От льдины до земли— 150 километров.
Между льдиной и землей — лязгающие ледяные челюсти грозного океана.
Вчера у край льдины поднялся чудовищной величины ледяной вал: бело-голубые глыбы со скрежетом и скрипом брали приступом огромный пароход.
Льдина сжимала пароход в последнем, страшном об’ятии.
И люди увидели, как льды поползли внутрь парохода через зияющую трещину.