Час. Другой. Все глубже садится в черную воду большетрубый гигант.
Потом пароход резко клюнул носом. Задралась корма. Взвились клубы черного дыма. Люди бросились дальше от края льдины.
И вот — на льдине пусто. Пароход исчез. Бесстрашный красавец — победитель полярных льдов, точно растаял. Как во сне. Исчез, оставив горестную дрожь на раскрытой груди океана. И сто человек пассажиров на льдине — рабочих, ученых, матросов, механиков, профессоров. И пару малюсеньких ребят.
— Как же теперь? — растерялись люди на земле — родственники пленников льдов.
— Ну, товарищи, — за работу, — сказали люди на льдине и принялись строить бараки, кухню| расчищать площадки, заниматься физкультурой, выпускать газету.
А в Кремле мудрый вождь страны подписывал бодрящую телеграмму на льдину, в лагерь полярников, и внимательно выслушивал донесения о мерах спасения бесстрашных путешественников.
Страна бросилась на помощь своим детям.
Соколиной стаей помчались на север самолеты.
Спокойными, уверенными кораблями поплыли туда же дирижабли.
Зашумели-загудели винты огромных пароходов.
Заскрипели нарты, залаяли в упряжках собаки.
Страна затаила дыхание, напрягая силы.
Разложили карту на полу в зале Чеховской школы ребята и, лежа на животах, стали отыскивать точки, обозначенные странными названиями:
— Ванкарем.
— Уэллен.
— Сердце-камень.
— Почему «Сердце-камень?» Наверное, камень похож на сердце. Вот он, ребята.
— Ага. Вот конец его. Мыс Горн называется.
— Думаешь — тут? В Америке?
— А то где? Вот и Ледовитый океан.
— Эх ты, это же — Южный!
— А они в каком?
— В Северном, наверное.
— Васька, ты — учком, скажи, где этот Камень-сердце?
— «Где-где». Вот где!
— Это вовсе Аляска.
— Ну, так что ж?
— Где ж тут Ванкарем?
— Ну, значит не тут.
— А где Панама?
— Зачем тебе?
— «Красин»-то, ведь, туда пошел.
— Около Англии Панама.
— Кто тебе сказал?
— А в газете. Там написано — через Панамский канал пойдет. Вот тут он и есть, как выйдешь из Балтийского моря, тут и канал. Проход такой.
— Врешь. Тут вот написано — пролив Па-де-Кале, Ламанш. Где ж тут твоя Панама?
— Ну, и географы вы все, посмотрю я на вас, — возмутилась Ольга Алексеевна. Она долго стояла и слушала разговоры ребят. — Это же безобразие! Вы же карты не знаете, а чуть ли не кончаете школу. Ты что же, Орехов, председатель учкома, смотришь? Валерьян Петрович, — Ольга Алексеевна окликнула проходившего мимо зава, — вы только послушайте, что они мелют! Ведь они карты совсем не знают! Куда это годится?
Ой, как стыдно-то! Ребята не знают, куда глаза деть.
— Как же это, ребята, получилось? — лукаво улыбнулся Валерьян Петрович: — фото занимаемся, природу изучаем, модели строим, а собственного своего Союза не знаем, выходит, а? Ловко! Ну, Бурченко, какой же из тебя летчик получится, если ты не умеешь отличать севера от юга? А ты, Сережа? Изучаешь природу, лучший ты наш юнат, а не знаешь — где Панама и где Ламанш? Давайте-ка, друзья, подтягивайтесь. Никуда это не годится. Мы подтянем преподавателя, а ты, Вася, действуй через учком.
Никогда еще в Чеховской школе так остро занимательны не были уроки географии, как теперь. Никогда еще не были в таком спросе географические карты, атласы, глобусы из учительской, как теперь. Географичка даже похудела: ей пришлось организовать кружок географов и она с ног сбилась, доставая по городу учебники, книги о путешествиях, географическую литературу.
Толя собрал авиомоделистов.
— Вот что, ребята. Здорово это стыдно получилось тогда с картой. Верно сказал Валерьян Петрович — никакие из нас летчики не получатся из неграмотных. Ладно, в крайосо об этом еще не знают — была бы проборка хорошая. Надо нам приналечь. Давайте возьмем обязательство — в честь героев челюскинцев сдать все зачеты на «хор» и «очхор». Идет?
— Верно! Давай! Идет!
— И теперь вот еще что: вызовем на соревнование всех моделистов наших и по краю на изобретение лучшей модели. Чтоб нам на всесоюзных состязаниях опять взять знамя центрального совета — раз и второе — побить всех на длину и продолжительность полета. Это тоже — в честь челюскинцев.
— Да-а, побьешь тут рекорды, когда некоторые норовят прятать модели.
— Галка, ты всегда ноешь. Кто еще прячет?
— Шурка опять. Я ему сказала, что тебе пожалуюсь, а он говорит: что мне Толька, я сам инструктор.
— А ты не ври, — перебил Парометов. — Спроси ребят, — обратился он к Толе, — разве я теперь прячу модели? Ведь нет, ребята, ага? Вот видишь! А ей я все-равно не дам модель, потому что у нее всегда пальцы в каком-то клею.