— Папка, из бамбука же — самые хорошие ланжероны!
— То-то «ланжероны». Может, мне самому она пригодилась бы для планера.
— Дядя Володя, а чем он покрыт? Бумагой?
— Ша! — предостерегающе поднял палец и понизил голос дядя Володя: — Бабкиной юбкой!
Жеся подскочила от восторга:
— А она не знает?
— Нет.
— Ой, как хорошо!
— Евгения! — строго предупредил дядя Володя. — помело-то у бабки всегда под — рукой.
Челюскинцы
В школах. закончились весенние испытания. Немножко чудно еще, что вот завтра уже не надо итти в школу, что можно не торопиться вставать утром, что днем не слышишь привычного шума школьных коридоров, не видишь знакомых учителей, ребят.
Торжественно отпраздновали школы окончание занятий. Лучшие ударники учебы получили путевки в санатории, на курорты. Юные натуралисты заботливо собирались в экскурсии на Алтай. Премированные за учебу, ребята снаряжались в групповую экскурсию на Сталинский завод, в Москву, в угольные районы Кузбасса. Лучшие моделисты-школьники получили от крайосоавиахима приглашение в «палатку юасов» при лагерях ОСО. Пионеры пачками переправлялись в лес, в пионерлагери.
Начались летние каникулы.
Накануне выходного дня пионерия города мчалась на вокзал встречать спасенных челюскинцев, приезжавших в Москву. Сборное звено лучших пионеров выстроилось на перроне слева от трибуны.
— Жеська, ну, хоть бы ты маслом патлы свои намазала! А то из-за тебя ничего не видно! — Галя сердито дернула Жесю за волосы.
— Она, как папуас — с гривой, — добавил Филя.
Но Жеся ничего не слышала и не видела: справа уже показался под виадуком паровоз. У него на груди — большой портрет бородатого человека.
Загремели барабаны, охнули, заревели трубы.
На перроне закричали, замахали — руками, букетами. Поезд медленно подплыл к вокзалу. У Жеси задрожали колени.
— Кренкель, Кренкель!
— Бобров сходит!
— Каманин! Ура, Каманин!
— А вон Молоков!
— Ой, вон он — Ляпидевский!
— Воронин, Воронин идет! Галка, ты же мне спину совсем сломала!
Вот они — герои Советского — союза! Они идут тесной кучкой вместе с Бобровым и Ворониным к трибуне. Они смущенно улыбаются, принимают букеты, жмут руки. Вон сверкает молодой веселой улыбкой Каманин, чуть сутулится Водопьянов и упирается — не хочет выступать — скромный Молоков.
Ах, скорей бы митинг кончался, чтобы выйти из строя, подойти поближе к этим вагонам, где сидят дорогие гости!
— Костик, скоро кончится?
— Скоро! Уже целуются.
Опять заревели трубы, загрохотали барабаны. Как большущая кошка, лазил по крышам вагона фотограф и непрестанно целился аппаратом в челюскинцев.
— Галя, Галка, смотри — это, наверное, Аллочка!
На ступеньке вагона показалась молодая женщина с ребенком на руках.
— Нет, это наверное Карина. Карина-а! — закричала тоненькой через головы Галя, приподнимаясь на носках.
Жеськино терпенье лопнуло. Она нагнулась и скользнула под чьим-то локтем прямо в гущу толпы и вынырнула около вагона.
— Это — Кариночка?
— Она самая.
— Можно ей цветочек дать.?
— Можно.
— А она умеет разговаривать?
— Нет. Она только смеяться умеет.
— А она не плакала, когда ее на самолет сажали?
— Нет. Она у вас славная девочка.
— Скажите, а вы медведей видели? — раздался голос около Жеси. Она оглянулась: добрая полсотня ребят уже плотной пробкой прибила ее к самому вагону.
Мать Карины еле успевала отвечать на вопросы ребят. Выручил ее механик «Челюскина» Иванов. Он начал отвечать на вопросы ребят и те, как по команде, повернулись к нему, притиснули его к стене вагона и засыпали вопросами.
— Скажите, а как вы спаслись?
— Как вы ко дну пошли, расскажите.
— А как вас летчики нашли?
— А кто в парашютных ящиках летел?
— Страшно было, когда «Челюскин» потонул?
— А медведи на вас не нападали?
Справа и слева от ребят взлетали вверх, нелепо взмахивая руками, люди: качали летчиков. У самого здания вокзала пионеры «взяли в плен» Боброва и Воронина. Бобров в сотый раз рассказывал как погиб красавец — «Челюскин». Большой, громоздкий капитан Воронин неуклюже топтался в этой глазастой жадной куче ребят и был похож на медведя в улье.