— Товарищ Бобров, мы вам споем!
— Храброму капитану Воронину — пионерское ура!
— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!
— Спляшем давайте, товарищ Воронин!
Но вместо Воронина в круг выходит черноволосый Погосов. Его сменяет механик Иванов. Лихо пляшут с ними пионерки.
Буйное — веселье кипит на перроне. Только у правого его крыла группа ребят в'едливо вцепилась в Молокова и расспрашивает, расспрашивает… о самолетах, преодолевших ледяные пространства, о моторах, элеронах, рулях, фюзеляже, летных, качествах кораблей разных марок, о том, как сумел Молоков подмышками у самолета увезти людей и собак.
Отважный летчик еле успевает отвечать и только иногда в глазах его мелькает веселое недоумение: вот дьяволята, как здорово в самолетах разбираются.
… Динь… динь…
Второй звонок.
Как жаль! Как не хочется расставаться с ними, вырванными у смерти! Еще бы часок остались! Ведь еще не все они рассказали! Еще не насмотрелись на них!
Но поезд трогается. С последнего вагона делает последние снимки фотограф и опять, как кошка, быстро спускается по тамбуру вниз.
— Ур-ра! Ур-ра! Урр-ра!
Почему-то хочется плакать Жеське и другим девочкам. Поезд медленно, нехотя, под музыку, крики, уходит налево.
А над ним, приветливо рокоча, плывет стая белокрылых птиц со стальными сердцами: это провожает до ближайшей станции челюскинцев и героев-летчиков группа самолетов.
На другой день, на Ельцовку, к большому и длинному оврагу под'ехала телега. На ней, растопырив крылья, сидела большущая, странная птица с пестрыми крыльями.
Это дядя Володя привез свой планер.
— Ну, — сказал он Кеше и Жесе, приехавшим с ним вместе, — вы стерегите планер, а я поеду за остальными.
Остальные это — Паня, его мать и отец, бабка, Санчик, Костя и Вовка. Они все были приглашены на гулянье. Только не было жесиной матери — она уехала с работницами фабрики в экскурсию по Оби.
— Ты думаешь — он полетит! — спросила Жеся, когда дядя Володя уехал.
— А то нет?
— А как его заводить, если у него мотора нет?
— Ну, наверное, толкать можно. Или вот амортизатором тянуть. Ты не видала никогда, как заводят?
— Нет. Давай, попробуем, — сядем.
— Поломаешь!.
— Ну, ничего не поломаю. Смотри, какой он прочный.
— Села. Вытянула ноги.
— Ой, как хорошо, Кешка! Будто — в настоящем самолете. Сядь, давай, теперь ты.
Сел. Вытянул ноги.
— Верно, хорошо. Вам, гражданка, до Москвы надо?
— Нет. Свезите меня, пожалуйста, на Сердце-камень,
— Там сейчас, гражданка, шибко много медведей расплодилось. Могут напасть.
— Ну, тогда в Москву. Я хочу быть на встрече челюскинцев.
— Садитесь.
— Кешка, а ну-ка, вылезь.,
Вылез. Жеся снова села на перекладинку в планере.
— А ну-ка, потяни за амортизатор.
— Да-а, а если полетит?
— Вот и хорошо. Тяни!
— Да-а, а если ты улетишь.?
— Вот дурак! На планере далеко не улетишь. Тяни! Тут легко: вниз. Кешка налег на амортизатор и потянул его. Планер не подался. Кеша натужился, натянул сильнее. Планер вздрогнул. Но с места не сдвинулся.
— Кешка, подожди! Давай, к китайцу сходим, попросим, чтоб помог.
Внизу у самой речушки, среди огородов стояла избушка огородника-китайца.
Сбежать по пригорку вниз — дело минуты.
— Товарищ, вы не поможете нам?
Китаец, не понимая, поднял брови.
— Пожалуйста, помогите нам планер запустить. Надо амортизатор потянуть. Веревка резиновая такая. На планере. Самолете то-есть.
— Самолета? — улыбнулся недоверчиво китаец, сощурив глаза.
— Ну да, вон он — наверху, посмотрите.
Китаец шагнул в сени, бросил там связку веревок и молча стал подниматься по пригорку.
Озадаченные ребята за ним.
— Эта самолета? — опять улыбнулся китаец, махнул рукой к сторону планера.
— Ага, этот.
— Моя садися? — спросил веселый огородник.
— Нет, я сяду, а Кеша, вот он, и вы потянете эту резиновую веревку, планер и поднимется. Мы попробуем, а потом и вы сядете.
— Ну, твоя садися, моя таскай будет, Твоя сказала — начинай надо.
Сдерживая трепет, уселась Жеська на сиденье. Кеша со строгим видом цеплял петлю амортизатора за крючок под сиденьем.
— Смотри, Жеська: улетишь — я не виноват буду.
— Не улечу. Я тогда спрыгну, если полечу ладно? Скорей только, а то наши приедут. Товарищи, вы только не очень быстро, ладно?