— Я согласился на предложение и выкупил доли. Теперь я — единоличный собственник «Поиска».
Немая сцена. Трое матерых журналюг сверлили Федорова взглядами, не понимая, куда гнет олигарх. Теперь все просто боялись задать следующий вопрос, не понимая правил игры. Наконец, хозяин встречи, крымский журналист, кашлянув, хмуро бросил:
— Наверно вас можно поздравить?
— Не уверен.
При этих словах, Кознер позеленел. Он лучше своих коллег понимал расклад. Как и то, что сейчас мог озвучить собеседник. Немного отлегло на следующей фразе профессора.
— Я хотел бы вернуться к тому, что говорилось в начале передачи. А именно — Крым кормит транзит. Если транзит является жизненно важным, то должны ли его жители сражаться за него?
Оправившийся Кознер саркастически бросил:
— Так транзит, как мы уже выяснили — принадлежит вам. Вам и сражаться.
— То есть, вы считаете, что сражаться должен хозяин? — Уточнил Матвей.
— Естественно… Если боитесь — отдайте его тому, кто будет драться за него.
Матвей хмыкнул и, глядя в довольные глаза Кознера, произнес.
— То есть народу, как я полагаю?… Именно так я и планирую поступить.
Произнеся эту короткую фразу, Матвей замер, наслаждаясь постепенным осознанием в глазах оппонента. Говорун поплыл. Нокаут.
Присутствующие реагировали по-разному. Далеко не каждый видел, как добровольно, по собственной воле, отказываются от десяти «ярдов». Фесик ухмылялся, получая наслаждение от представления. Европеец, в непонимании, столбенел. Крымчанин перекидывал взгляд с профессора на премьера и что-то прикидывал.
Премьер наклонился к Матвею и продолжая ухмыляться, прошептал ему в ухо:
— Ты чего вцепился в этого козла?
Чувствительный микрофон разнес слова Фесика по сотням тысяч включенных «ящиков». Не подозревавший того премьер, посматривал на пускающего слюни Кознера.
Ответ Матвея, произнесенный шепотом, заставил застонать от хохота сотни тысяч людей сидевших у экранов.
— Достал, мудак. Лучше бы он в Газпром, на интервью сходил. Глядишь, и в России полегчает.
Ведущий склонил голову, прислушиваясь к голосу ассистента в наушнике. Встревожено посмотрев на Фесика, он сделал тому знак рукой, показывая на микрофон на лацкане его пиджака и приложив затем руку к уху. Фесик непонимающе посмотрел на ведущего пару секунд и, сообразив, заулыбался еще больше.
Ящик, громовым шепотом премьера продолжил.
— Твою мать, Матвей, нас наверно уже в и Газпроме слышат! — Подумав, он добавил, — Да хер с ним. У нас «Казантип» есть. Переживем.
Валера откинулся на стуле, скромно потупив глаза. Ведущий улыбался. Остальные, не понимая этой пантомимы, сосредоточились на последнем высказывании Федорова.
— Профессор, будьте любезны, поясните, что вы хотите передать народу… Крыма, как полагаю?
Матвей кивнул.
— Каждая семья Крыма, дающая ему бойца, получит пропуск в число совладельцев «Поиска».
— Но почему вы говорите о семье, а не о конкретном человеке? — Подал голос крымчанин.
— Хочу укрепить институт семьи. — Матвей улыбнулся, — А если говорить серьезно — вопрос не только в том, кто готов служить. Вклады в общество могут быть различны — солдаты, врачи, специалисты. В конце-концов — дети. Мне кажется разумнее связывать это с семьей, предоставившей их обществу. И с долей собственности, даруемой обществом взамен.
Помолчав, он добавил,
— Разумеется, в этой системе, служба в армии будет только пропуском в клуб совладельцев, а доли будут предоставляться за остальное. Имущественная демократия, так сказать.
Европеец, до которого, наконец, дошла абсурдность ситуации, глядя на Матвея с жалостью смешанной с омерзением, задал вопрос, вертевшийся на языке у большинства присутствующих
— А вам не жалко?
— Вы сами заметили — это слишком много для одного.
Крымчанин досадливо поморщился, пережидая, когда закончит коллега.
— И когда сказанное вами осуществится?
Широкая улыбка в ответ.
— Подождите пару дней.
После того, как отключили камеры и гости, переговариваясь, направились к выходу, Матвей, оглядываясь на журналистов, бросил Фесику,
— Минутку, — И направился к оклемавшемуся Кознеру. Соблазн добить был велик.
— Владимир, простите, можно вас на пару секунд?
— Да, пожалуйста. — К ожившему журналисту уже вернулась самоуверенность и самообладание. — Чем могу быть полезен разоренному филантропу?
— Вы считаете, что я идиот?