На большой улице Итальянской, где жила Таня в гостинице «Европейская», фасады были помпезные, многоэтажные, как у дореволюционных домов Киева и Одессы. Встречались на этой улице и типичные итальянские аркады, а в них — магазинчики с восточными товарами: посудой, шелком, атласом, со всяческими накидками и покрывалами, затейливо узорчатыми, шитыми золотом и серебром, с шерстью всех цветов. Продавали в магазинчиках на Итальянской и восточные сладости.
Таня поделилась своим удивлением с Андреем, который сопровождал ее в эти два феодосийских дня:
— Тут восточных людей, по-моему, как в Стамбуле.
— Когда Феодосия была еще Кафой, до российского завоевания Крыма, ее так и называли иногда: Кучук-Стамбул. Это означает: Малый Стамбул. Здесь был крупнейший рынок рабов во всем Северном Причерноморье, и многих других товаров тоже. Украинских и русских девушек на здешнем рынке продали сотни тысяч в одном только семнадцатом веке. Со времен екатерининского завоевания тут, конечно, турок и татар поубавилось. Зато со времен завоевания Россией Средней Азии, наоборот, прибавилось. Сегодня еще не так уж и много мусульман на улицах, а бывает намного больше, когда приезжают большие группы паломников.
— Паломников?
— Да, которые в Мекку. Для мусульманина самое важное дело — съездить в Мекку и Медину. То есть совершить хадж. В Феодосию, начиная с конца девятнадцатого века, съезжались ежегодно несколько тысяч паломников, из Бухары, Хивы, Северного Кавказа, Поволжья. В Феодосии они садились на специальный турецкий пароход, который вез их в Стамбул. Потом из Стамбула через Османскую империю, через пустыни, добирались до Аравийского полуострова. Обратно ехали тоже через Феодосию. Здесь паломников после возвращения держали в карантине, потому что они ж приезжали из районов эпидемий. А после карантина их отпускали домой.
Диковинки были всюду. На берегу моря в Феодосии тоже оказалось много необычного. Забавно выглядели деревянные домики на сваях, над водой, похожие на голубятни. Это — купальни. В них переодеваются и из них заходят в воду по специальным сходням. На краю города, у моря, — новенькие роскошные виллы. Одна, издателя Суворина, — в стиле итальянских приморских средневековых замков, с круглой мощной башней у самого пляжа и с тонкой высокой индийской башенкой чуть поодаль от берега. Другая, табачного фабриканта Стамболи, — как пышный дворец в мавританском стиле, с кучей башенок и куполов. И еще несколько мини-дворцов: господина по фамилии Крым, и еще кого-то. Они не отличались особой тонкостью вкуса, но все-таки придавали нарядность берегу. Тем более, что вдоль прибоя тянулась на многие сотни метров железная дорога, внося совершенно ненужную на курорте ноту индастриала.
Но первое, что бросалось в глаза в заливе, — стоявшие в гавани шхуны, с мачтами, с натянутыми канатами, веревочными лестницами, с нависающей над поверхностью воды кормой. На один из кораблей по трапу заносили бочки. Не кранами железные контейнеры, а грузчики катили настоящие бочки, дощатые, наверняка просмоленные!
Даже с убранными парусами эти шхуны смотрелись романтично. А вчера вечером Таня, сидя на лавочке над прибоем, увидела, как на горизонте появилось белое пятнышко, вскоре оно прорисовалось двухмачтовым парусником, и в лучах заходящего солнца корабль подошел так близко, что можно было различить, во что одеты люди на борту. Эта была классическая двухмачтовая шхуна, с гордо задранным бушпритом на изящной носовой части. Очень настоящая, в отличие от тех декораций, которые сооружали в конце двадцатого века в качестве ресторанов при набережных. И, что самое невероятное: все пять парусов шхуны были розовато-оранжевого, почти красного цвета! Еще б чуть-чуть, и алого! Понятно, что дело не ткани, а в заходящем солнце, но какой вид!
Черт, да ведь Грину не так уж много пришлось придумывать! Вот оно, перед глазами! Таня в детстве читала Грина, то были последние годы его культа, отголоски. Читали тогда его как бы по инерции, и восторга он у Тани не вызвал, как и фильм шестидесятых годов с Анастасией Вертинской. Ей казалось, что вся эта история с алыми парусами как-то уж слишком сказочна и, наверное, оттого приторна, даже фальшива. Но вот она, шхуна, с пятью почти алыми парусами. Приближается к городку с его черепичными крышами, тесными улочками, просмоленными бочками, с не знающими порнографии мечтательными девушками, высматривающими на улице знакомую чудаковатую фигуру Макса Волошина и весело кричащими ему: «Поэт, скажите экспромт!»