В Феодосии тоже не удалось устроиться в гостинице, но жилье успели найти получше. Сказалось давнее знакомство. Оказывается, здесь их еще помнили. Этот мир прожил своей сложной жизнью шесть лет, пока Таня провела в Крыму двадцать первого века несколько недель.
Тане выделили отдельную комнатку, в соседней расположились на диванах Михалыч с Андреем. В другом крыле дома жили старый отставной подполковник с женой и двое молодых беженок. В доме было тихо и прохладно, и Таня быстро заснула.
После всеобщего завтрака Михалыч и Андрей отправились по делам, Тане строго велели никуда не выходить из дому, и ей оставалось только беседовать с хозяевами и квартирантками. Подполковник ни на какую службу не ходил, но числился служащим какого-то ведомства и получал паек. Девушки-беженки подрабатывали кем-то вроде машинисток или стенографисток, были замужем, но мужей, оставшихся по ту сторону фронта, на территории большевиков, не видели около года, и успели за этот год в Крыму сойтись и разойтись со множеством мужчин. Девушки препирались между собой по одному принципиальному для них вопросу — видимо, давно, — и призвали Таню в судьи. Одна из девушек, Саша, клялась, что каждого из мужчин, с которым жила в последнее время, она страстно любила и хотела сделать законным мужем. Другая, Тамара, характеризовала свои столь же многочисленные сожительства как сугубо рациональную тактику, вызванную физиологической и финансовой необходимостью, и ничего общего с любовью не имеющую.
— И ты, Сашка, напрасно прикрываешься красивыми словами. Не обманывай же, наконец, сама себя. У нас в отделе почти все барышни живут не с теми, с кем венчаны, хотя только у немногих мужья действительно убиты, а у большинства где-то мыкаются по белу свету, наверное. При этом почти все, представьте, Таня, твердят про высокое чувство, что жить не могут без этого своего нового возлюбленного, клянутся с ним пойти в огонь и в воду. И что же вы думаете, Таня? Стоит только этому возлюбленному быть мобилизованным в огонь и в воду, как тут же эти барышеньки находят себе нового хахаля из тех, кто в тылу остался.
— И чем ты лучше, Тамарка? — вскинулась Саша.
— Да тем, что не вру себе и другим. Ну, то есть, конечно, мужчинам иногда вру, если впечатлительный попадется. А если такой же прямой, как я, и как большинство мужчин, то и ему не вру. Так для себя и для всех и говорю, открыто: «Моему телу нужен мужчина, самец. И еще моему телу нужно хорошо питаться и одеваться. Если будете заботиться, то тело это — берите. Душу — не троньте. Душу — мужу».
Вошедший с ворохом газет и тетрадей старик-подполковник избавил Таню необходимости солидаризоваться со одной из противоборствующих сторон и тем самым поссориться с другой:
— Милые барышни, опять вы бранитесь! Что же это за напасть такая славянская, непременно браниться между собой. Да-с, междоусобная брань… А я вот сообщения с фронта читаю. С Нижнего Днепра, причерноморских степей, с Кубани, за все последние дни. Какие городки и деревни взяли, какие отдали, какие снова взяли наши доблестные воины. Там сейчас жаркие бои, ох, жаркие… Так вот-с, читаю и надивиться не могу: ведь что ни деревня, то нерусское название. Будто не в России воюют, не в таврических наших землях, а в какой-нибудь Пруссии, ей-Богу.
Он уселися на стул, разложил газеты, вставил в переносицу висевшее на шнурке пенсне и, водя пальцем по бумаге, начал называть:
— Гальбштадт, Нейкирх, Рикенау… так. — с… Моргенау, Александеркрон, Клефельд, Тигервейле, Фриденсдорф. Неплохо звучит для земли русской, не находите? А я ведь был в одной такой таврической колонии, там даже по-русски не все могут говорить. Вовсе не говорят некоторые, и не только старики! Заезжаешь в эту колонию — и все в домах и в хозяйстве там выглядит не как в русской деревне, а вовсе на немецкий манер сделано, будто в Германию тебя черт перенес за один час из наших степей. И ведь как богато живут, не чета полтавским да курским мужичкам! Ну-с, читаем дальше… Тиге, Розенкрот, Линденау. Мунталь, Нассау, Гейдельберг… снова Мунталь, ага… наши части вышли к Фридрихсфельду и лихим ударом… так, Розенталь… Черненька, Дмитриевка… вот, полюбуйтесь: славные донцы решительно атаковали позиции красных под Тифенбрунном — Сладкой Балкой и вышли на Гохгейм-Гейдельберг. Дроздовцы овладели Андребургом… Каково! Звучит, будто Нюрнбергом в Германии овладели! Вот еще… Вальдорф. Санбурн.