У Грюнберга со времени их последней встречи появились небольшие залысины, но в целом он был вполне узнаваем.
— Это вы?! Вы?! — вскрикнула Таня, стараясь воспроизвести огрмное удивление.
Грюнберг встрепенулся, поднял взгляд на остановившуюся Таню и тоже остановился, глядя непонимающе, мучительно вспоминая. Солдат толкнул его рукой в плечо:
— Не останавливаться!
Грюнберг пошел вперед, мимо Тани, с повернутой к ней головой, как солдаты на параде ходят с лицом, обращенным к трибуне. Таня пошла параллельно с ним.
— Таня! Неужели это вы?!
— Да, да, это я!
Его лицо засияло было радостью, которая тут же сменилась испугом.
Он затравленными умоляющим глазами посмотрел на нее, как бы пытаясь передать ей какую-то мысль, которую нельзя было знать конвоирам:
— Таня, мне нельзя разговаривать, я задержан до выяснения.
— Это правильно, — подал хриплый голос штатский, — разговаривать с задержанному запрещено. И говорить посторонним с задержанными тоже запрещено. Это вас, барышня, касается.
Таня пошла за ними на большом расстоянии, как научил Михалыч, и проследила, как Грюнберга завели во двор обыкновенного домика. Там, как Таню заранее предупредили, Грюнберга должны были запереть в сарае, и охраняющий калитку солдат вечером пропустит Таню к сараю, а охранник у сарая позволит поговорить с запертым Грюнбергом.
Все получилось. В сумерках Таня уже шепталась через окошко сарая:
— Пауль, наконец-то я вас нашла. Вы себе представить не можете, как я рада вас видеть.
— Прошу вас, Таня, не называйте меня по имени, у меня совсем другие документы, я скрываю свое настоящее имя. Слава Богу, что вы не назвали меня по имени там, на дороге. Как вас пропустили?
— Очень просто. Я дала солдатам денег. Целый ворох.
— Таня, я тоже рад, очень рад увидеть вас. Вы такая же красивая. Я часто вспоминал вас.
— Пауль… Паульхен! Милый! Я такая дура! Я проклинаю себя за то, что промедлила с ответом тогда, у генуэзской башни в Феодосии. Я проклинала судьбу за то, что она заставила вас уехать на войну, и что наши пути неожиданно разошлись. Я искала вас, Пауль, но все так завертелось, все пришло в движение, я не смогла вас найти, но я очень, очень хотела этого. Вы для меня навсегда остались надежным островком в этом ужасном океане, в России, милый Пауль…
— Таня, Таня… Надежность если и была, то она осталась позади. Я задержан, мне могут выдвинуть какие угодно обвинения. И дезертирство, и расхищение армейского имущества… Могут и большевистским шпионом посчитать. У контрразведки это — просто. Если кто попал им в лапы, то легко не отделаться. Так что, Таня, со мной связываться ненадежно. Даже наоборот, опасно.
Таня опустила голову, вспоминая еще раз то, что несколько раз обсуждали с Михалычем и Андреем. Наконец, сосредоточилась, собралась с духом, залянула в глаза Грюнбергу и прошептала тихо, но достаточно для того, чтобы он ее услышал:
— Пауль, я не повторю свою ошибку. Больше я вас не потеряю. Никакой контрразведке я вас не отдам.
— Боюсь, что у контрразведки другое мнение. Или вы супруга барона Врангеля?
— Для того, чтобы освободить вас, не нужно ни Врангеля, ни Троцкого. Хватит и небольшого отряда верных людей.
— Таня, что за романов вы начитались? Просто Дюма какой-то.
— А вы считате, что нынешние события в России менее авантюрны и необыкновенны, чем романы Дюма? По-моему, приключения мушкетеров давно померкли перед похождениями всех этих атаманов Григорьевых, Махно, убийством императора, воцарением Ленина… Пауль, на рассвете мы попробуем вас освободить.
На рассвете Грюнберг убедился в том, что Таня не бредила. После короткой негромкой суматохи неизвестные люди вывели его из сарая, мимо обезоруженных скрученных солдат-охранников, передали привет от Татьяны Ивановны и провели в какую-то хату на соседней улочке, а через час вывезли на телеге за пределы городка.
Глава 33
В грубо сложенном каменном домике под черепичной кровлей было темно. Мебель и прочая утварь — почти вся самодельная, корявая. На этом средневековом фоне выделялась настольная керосиновая лампа, неожиданно богатая, городская, явно из приличного дома, с абажуром и изящными металлическими деталями. На стене висел кожаный пиджак, а рядом с ним — киноафиша. На афише были кинокадры с видами Карадага. Фильма под названием «Алим — крымский разбойник» повествовала о знаменитом татарском Робин Гуде XIX века.