— Ну, добре, пошли…
Шли минут пятнадцать. Федор Поликарпович крутил головой во все стороны, припоминая маршрут, пытаясь ориентироваться в низкорослом горном лесу по маленьким овражкам и торчащим над лесом большим скалистым гребням. Покружили немного, перевалили через пару горок в лесу. После очередной гряды камней спустились в тесное маленькое ущелье, скорее даже расщелину.
— Вроде тут де-то. Только не пойму точно, направо? — Он помолчал, вглядываясь в просветы между деревьями на большую скалистую гору, чтобы сориентироваться. Ветра не было, пения птиц тоже почти не было слышно. В тишине Таня обратиа внимание на густой гул, как от осиного гнезда.
— Федор Поликарпович, слышите? Осы?
Он прислушался.
— Не, барышня, не похоже на ос. Сдается мне, шо мухи. А ну-ка. — Солдат поправил на плече винтовку и пошел с треском через валежник и кустоподобные деревья.
Таня двинулась за ним, с трудом раздвигая колючие ветки и отдирая их от кофты.
— Точно, мухи! — Федор Поликарпович воскликнул с радостным удовлетворением от правильности свой догадки. — И чего же это они на хворост налетели? А ну, шо здесь такое…
Таня вслед за ним вышла на крохотную бестравную полянку в теснине между вертикальными скалистыми стенами, земля здесь была утоптана, а под стенкой лежала куча веток, которую энергично разгребал Федор Поликарпович.
— Господи! — солдат приостановил свою работу, отпрянул, пораженный увиденным, потом снова нагнулся, ухватился за что-то, оказашееся рукой, и выташил из под остатков веток тело. Голое по пояс, в некогда белых, а ныне вывалянных в грязи и крови штанах-кальсонах, покрытое корочками засохшей крови, со связанными руками, с необычайно распухшими и неестественно вывернутыми пальцами, как будто их пытались раздробить или вырвать. Лицо было сплошным кровоподтеком, неузнаваемым. Но рыжие волосы Таня узнала. Даже Федор Поликарпович их узнал. — Господи Исусе! Це ж Павел… точно он. — Седой солдат с этими словами распрямился, взглянул куда-то вверх и перекрестился.
Глава 35
— Что это значит?! Кто убил Павла?! Кто?! — Таня бешено тормошила спящего Михалыча в сарае. Он замычал, моргнул, резко и больно схватил ее спросонья за плечо, замахнулся, но, проснувшись и увидев ее лицо, обмяк. — Михалыч, его зверски убили! Кто?
Михалыч медленно стал натягивать сапоги:
— Чего ты кричишь?
— Я нашла его. Нашла его тело. Там живого места нет, это просто… кусок мяса, это жутко смотреть, это… что же это за зверство? Кто мог это сделать? Кто?!
— А если это сделал я? А если этот немец сам зверь? Ты же свинину ешь, да? Свиную колбаску кушаешь? А свиней режут! И шкуру с них сдирают, и разделывают их свинячью тушу! А этот немец — свинья! Тупая свинья. Уперся рылом, и все. Я его просил рассказать все, что и где он спрятал, где краденое, куда этот ворюга все спрятал. Чтобы не одно место, а все, все, что спрятал. Я его и так уговаривал, и эдак, и грозил, и просил. Уперся рылом, и все!! Еще и сбежать хотел. Ну, пришлось правду клещами вытягивать. А кто ему виноват, что он уперся?! Сам виноват. Сам! Зато потом выложил все! Как миленький!! Сам виноват!!
— Ты что?! Ты это серьезно? Это… ты?! Ты?! Ты…
У Тани подогнулись ноги. Она села и закрыла лицо руками. Михалыч тоже замолчал, и вдруг в тишине раздался шум у двери, воздух резко колыхнулся возле Тани, кто-то резко затопал, она открыла глаза, увидала справа от себя двоих разгоряченных солдат в винтовками наперевес, направленными на Михалыча, одновременно услышала возгласы наперебой: «Бросай оружие!», «Руки вверх!». Еще один, долговязый, с револьвером в руках, шагнул в сарай. Глянул на Михалыча и Таню, отогнулся корпусом в проем двери наружу и крикнул кому-то: «Взяли голубчиков, товарищ командир!». Ответом снаружи было: «Выводи, Боря!»
Во дворе толпилось десятка полтора солдат, одетых, в основном, в гимнастерки и солдатские штаны, но двое в пиджаках, а один в кожаном жилете. В руках у всех был винтовки. Один из солдат вязал руки Федору Поликарповичу, рядом другой солдат направлял на седого винтовку, а за плечами у него виднелись еще две такие же винтовки.
Михалыча подвели к уверенно державшемуся мужчине средних лет в кожаной куртке и кожаной фуражке с красной звездочкой на околыше. Лицо у него было скуластое, с выразительными черными усами. Судя по всему, командир. Глянув на Михалыча, он обернулся к кому-то в толпе:
— Сарианиди! Это и есть тут главный? Тот самый? — И кивнул в сторону Михалыча.