Дзиг!.. Неожиданно и быстро Рахим взмахнул саблей. Киргиз упал, без звука, ничком.
- Нашли вы его? - донесся сверху голос Жоржа; сразу я не узнал его. Да пустите же, вам говорят: я посмотрю сам.
Державший меня человек разжал руки, как только подняли крышку. Он лежал сейчас недвижно, как мертвый. Я сбросил с лица лохмотья второго соседа и встал на ноги.
- Храни, Аллах! Ты жив, ты не ранен, таксыр... - шагнул ко мне Рахим.
Я покачал головой: за голос свой я не мог еще поручиться.
- Вот он где, Уллуг-хан! - нагнулся внезапно Рахим. - Не спрячешься, падаль! Твой путь - за Кара-батыем!
Он взмахнул клинком. Я остановил руку:
- Не торопись, Рахим-бай! Мы еще поговорим с Уллуг-ханом. Прикажи лучше дать огня: раз уж я здесь, я осмотрю зиндан изнутри.
- Ради Аллаха, подымайся скорее, таксыр. Подумать только: упасть к этому зверью, из которых каждый готов выпить кровь собственной матери.
- Огня, Рахим! Не заставляй меня приказывать дважды.
Рахим дал знак. Фонарь был, очевидно, наготове: его спустили мгновенно. Внутренность тюрьмы осветилась.
Мы стояли на дне обширной, конусом сужавшейся вверх, глубокой ямы. Пол и стены облицованы были скользким заплесневелым плитняком, так что подняться по наклонной стене к выходу действительно не было никакой возможности. На аршин от пола в плиты стены вделаны два огромных кольца; от кольца к кольцу - толстая - звено в три пальца - цепь, извивами своими загромождавшая пол подземелья. К звеньям ее обручами, запаянными на пояс, прикованы, тесно, вплотную друг к другу, люди; каждое движение тянет за собою по цепи всех остальных. На руках - кандалы, подтянутые к той же цепи, так что поднять руку можно на уровень рта - не дальше; на ногах колодки или кандалы. Пол густо покрыт испражнениями; на стенах, на кучах кала, на полуистлевшей от сырости одежде заключенных - кучами ползают насекомые. Особенно много клопов: стены местами рыжели огромными квадратами, сплошь покрытыми ими.
В зиндане было тридцать три тела; из них двое - в самой середине цепи - полуразложились уже. Из-под серой, гнойной кожи, из пустых глазниц точились черви. Одному из них я продавил, падая, грудную клетку.
- Давно умерли эти?
- Вторую неделю. Отсюда никогда не убирают тел.
- Вас кормят?
- Вот котел: два раза в день в него наливают воду. В полдень... во славу солнца!..
Ядом брызнуло слово...
- Молчи, фальшивомонетчик!.. Спускают котел с похлебкою. Если родственники присылают съестное - передают на конце копья, сколько острие удержит. Остальное идет страже...
- Мухаммад и Алий, заступники праведных! - надрывается Рахим. - Идем скорее, таксыр. Ты ведь покрыт нечистью, от укусов ее - дурная делается болезнь. Гей, вы, там, спускайте же лестницу!
Уллуг-хан внезапно припал головою к моему сапогу:
- Таксыр, спаси! Ты разумеешь узбекскую речь... ты слышал, что говорил Кара-батый! Рахметулла прикажет убить меня, как убили уже Кара-батыя. Сохрани мне жизнь, таксыр! Здесь и так живут недолго.
Жизнь! В этом зиндане...
- Молчи, гад! - рванулся к нему Рахим.
Я отстранил его снова:
- Не волнуйся так, друг. Хозяин будет недоволен тобою.
- Да что вы там? - нетерпеливо крикнул, нагнувшись над отверстием, Жорж. - Знал бы я - я бы тоже спустился. Подымайся, довольно!
- Не бойся! Я заступник за твою судьбу, Уллуг-хан!..
Я пропустил Рахима, несмотря на его настояния, вперед и поднялся на поверхность.
- Ты что же не прыгнул за мною, Гассанка? - попрекнул я джигита. И тотчас пожалел о словах - он был как потерянный.
- Я испугался, таксыр, - ответил он просто. - Подлинно не преддверие это к могиле, но самая могила. Тут - молитва нужна, не клинок.
- Молитва? Ты что же, станешь богомольцем, Гассан-бай?
Он встряхнул головой, словно очнувшись, и осклабился:
- Ну - нет! Молитва - она от страху. Не всегда же я буду пугаться. И разве можно, чтобы я напугался на всю жизнь?
- В баню, сейчас же милостивейший таксыр, - хлопотал Рахим. - Я послал уже конного с приказом очистить городские бани к твоему посещению. Смотри, они расползаются по всей твоей одежде, тюремные гниды.
Платье, в самом деле, кишело насекомыми. И на лице - липкий след бешмета... мертвеца, которому пошла вторая неделя.
- Едем... только скорее, Рахим. И не тревожь пока Рахметуллу докладом о случайном моем падении. Едем с нами.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В восточных банях счету времени нет. Каратагские бани меньше бухарских или даже шахрисабских, и все же мы насчитали в них девять зал: "девять степеней" жары - от прохладного еще, едва-едва прогретого покоя до насыщенной влажным, жарким, еле терпимым паром сводчатой последней купальни. Повышение температуры из зала в зал идет последовательно и строго. В каждой зале свои специальные банщики. Ибо главное в восточной бане не мытье, а массаж. Но массаж согласуется здесь с температурой: в иных отделениях поэтому банщики чуть-чуть поглаживают руки и ноги купающимся, а в иных - не только жестко рубят ребрами ладоней мышцы, но мнут спину мягкими, скользящими ударами умащенных оливковым маслом ступней.
Нас провели последовательно через все девять ступеней жара. И пока, изнеможенные, мы отдыхали в обширном и прохладном покое - обычном клубе каратагцев - на шелковых низких диванах, мое белье и верхнее платье вываривали здесь же, в особом отделении бань, в котле, высушили на пару и даже сумели прогладить. Эта процедура немало, впрочем, задержала нас: мы потеряли счет маленьким - в пол-ладони - тарелочкам мороженого, которое уничтожали мы вперемежку с поданным на горном льду виноградом и ломтиками дынь.
- Что же платье? Нельзя ли поскорее, Рахим? Время идет. Не могу же я уехать голым!
- Сейчас, сейчас будет готово, таксыр!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все же лишь к шести часам вернулись мы во дворец Рахметуллы.
Он сам встретил нас на пороге.
- Ужасный поистине случай! И мы, конечно, кругом виноваты! Воздух в зиндане действительно тяжел: даже у более крепкого, чем вы, могла закружиться голова... Это надо было предвидеть. И эти жалкие трусы караульные!.. Ведь они, оказывается, разбежались со страху, когда вы упали, и бросили крышку. И как еще вашему товарищу, джевачи и джигитам удалось найти закрепу и поднять снова плиту: ведь она защелкивается особым способом. Слава Рахиму! Он вовремя спас вас от взнесенной над вами руки Кара-батыя; вы видели его? редкостный киргизский зверь... Но хорошо все, что хорошо кончается. Я приказал забить караульных в колодки на десять суток; распоряжением бека вашим джигитам, таксыр, пожалованы почетные халаты и по сто теньга; джевачи - четыре халата и серебряный пояс. Получил награду и Рахим. Позвольте же от имени бека и моего еще раз выразить вам радость по поводу счастливого избавления от опасности, и - идемте обедать. Жаль, что у нас нет вина: для такого случая я нарушил бы мусульманский обычай.
- Благодарю за дружеские чувства - и бека, и вас, Рахметулла. Рахим, я свидетельствую, сполна заслужил вашу награду. Правы вы и в том, что моего падения, в сущности, даже и надо было ожидать: вы так выразились, кажется? Я ходатайствовал бы только об освобождении караульных: по убеждению моему, на них вины нет.
Рахметулла наклонил голову.
- Мирза-Ибрагим, - обратился он к секретарю, - отправь немедля джигита к начальнику крепостной охраны: пусть снимет колодки со стражей зиндана. Скажи: по заступничеству высокого гостя.
Секретарь вышел.
- И еще просьба, Рахметулла. Пошлите за старшим казием города. Вместе с Джафар-беем, который представляет здесь особу эмира, он опросит Уллуг-хана и других затворников зиндана. Они договорят мне - и будущему суду - то, чего не договорил под саблей Рахима Кара-батый. Джафар-бей, подкрепите именем эмира мое требование о вызове казия.
- Я вызвал доезжачего и гончих, - ответил, улыбаясь, татарин. - И думаю, что этот выбор удачнее вашего: вы затравите сегодня вечером не одного фазана, - я сам отберу вам самого злобного ястреба изо всей моей охоты. А поскачете вы на лучшем коне бекской конюшни: тихоходом после него покажется вам ваш Ариман. Джафарбей, я уверен, рад будет размять с вами плечи в скачке по камышам, вместо того чтобы опрашивать разное отребье! Спрячьте же свой фирман, джевачи: мне ведомы ваши полномочия, но казию и вам - нечего делать в зиндане Кара-батыя.