И вновь забагрянели зарей снега на перевалах. Глянул Див: пестрым душистым ковром оделись черные скалы. Странными цветами цветет луг словно на синих, желтых, пурпурных чашечках их осела тьма, сквозь которую прорастали они под неслышными шагами Пери. И когда в чаще завороженных деревьев увидел Див ее несказанную красоту - ее черные косы над высокою белою грудью и глаза, которым имя: звезда! - потому что в них ночь, покоренная Солнцем, - Солнце и Земля, Сумрак и Огонь! - в дикой радости прыгнул он на ближайшую вершину, обломал гранитную глыбу и поставил ее, как жертвенник, посреди луга... Та скала, на которой ваш сегодняшний ночлег, фаранги!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Двадцать четыре смены выжидал солнца на снежном перевале Искандер: не найти во тьме тропы среди пропастей и обвалов. Тронул было копытом конь Искандера и прянул назад: ушел из-под ног каменный хребет. А по воздуху нет коню полета. Стал дожидаться солнца Искандер, грея на мече руки.
А когда наконец снова поднялось Солнце из потемной стужи - увидел Искандер зеленый ковер на мертвых вчера еще камнях и усмехнулся: "Западню строят дивы, ибо Крыша Мира еще далеко". И выслал вперед на разведку старшего из своих воинов.
Подошел воин, поступью льва на добыче, к окраине волшебного сада. Видит: кивают тяжелыми лепестками диковинные, невиданные цветы; видит: радугой раскинулись по лугу широкохвостые павлины и странной музыкой дрожит, переливается воздух - словно земля поет; но напев земли священный напев и для человека и для дива. И чувствует воин, что сердце в нем, не знавшее дрожи в сорока и еще сорока сражениях, стало вдруг мягким и плачущим тихими слезами. Припал губами к поющей земле.
Далеко, призывно прозвучал турий рог Искандера... Но он показался воину перезвоном коровьего колокольчика: целовал воин землю и уже не помнил Искандера.
Склонившись, отошел он на край луга и вонзил с мольбою меч в землю, вскапывая ее: первый ров садов Кала-и-Хумба.
"Что-то случилось с воином, - думает Искандер, дожидаясь на перевале. - Он не отозвался на мой рог... Старейший - он мягок сердцем. Не надо было посылать его на неизвестное. Надо было послать - из злых".
И подозвал Искандер другого воина: был тот жилист и худ, словно иссушенный внутренним огнем, огнем недобрым: так говорили глаза. Не было лучше его на воинские хитрости: не раз обманом, не обнажая меча, раскрывал он Искандеру врата вражеских городов. Ему указал Искандер на зеленые кущи. И змеей скользнул в расселину, радостно сверкнув глазами, злой воин.
Он прополз опушку, приминая траву; видит: пугливым табуном пробежали мимо него какие-то большехвостые птицы; видит: роет канаву на окраине какой-то человек... Ни опасности, ни добычи. В чаще деревьев приметил он, наконец, белую одежду... Пери! И сердце в нем - иссушенное - дрогнуло жадным желанием. Одна в лесу девушка: можно потешиться над нею. Кто заступится за нее? Не та ли землеройка?
Бросился к Пери злой воин. Но движением легким ускользнула она от его жадных рук - сквозь розовые кусты, сквозь заросли, к скале, что посреди сада. Сцепляют за нею свои ветви кусты, обрастая - на защиту ее - шипами; змеями обертываются корни - жалят воина и в голень, и в пяту. Но кровь воина не боится отравы: он сам смазывает ею наконечники своих отравленных стрел...
На скалу подымается их бег. Издалека, предостережением грозным, прогремел по горам рог Искандера. Но лишь злобною улыбкой отозвался воин: "Труби, труби! Я не гончая - не отзовешь от добычи".
Близко вершина. Скользнула Пери со скалы - и стала над пропастью, в воздухе, как на твердом камне. Не заметил ослепленный злым желанием воин пригнулся, прыгнул... и закрутил, бросая о прибрежные камни, его в клочья разодранное тело светлый холодный Пяндж, мстя за кощунство. Ибо он поднял грязную руку на Красоту.
"И злому и доброму - одна смена, - молвил Искандер, не дождавшись ответа на призыв. - Видно, сильно заклято зеленое ущелье. Один - не находит себе упора человек". И дал знак, и десять остальных воинов спустились в котловину. Один остался на перевале Искандер.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Десять воинов, подскакав к роще, увидели товарища, роющего землю, и повернули коней к нему. Он рассказал, как потянула его к себе властным, священным зовом земля - и в тот же час опостылели ему скитания по свету за неутолимым Искандером, опасности и битвы, пиры и раны. Ведь сколько ни скачи - все земля та же и люди те же, и к одному месту - к ночлегу приводит каждую ночь конь. Добро ли менять ночлеги?
Воины слушали, и вот - заныли их плечи и руки затаенной, скованной дотоле, усталостью.
"Он верно говорит, старший! Зачем бродить по свету, над пропастями, пугая людей и дивов, сменяя удар на удар, когда есть теплая, верная, ласковая земля, родящая зерно и лозу?" Они расседлали коней... И в третий раз безответно прогудел над горами призывный рог Искандера.
Нахмурил, впервые в жизни, брови Искатель. И стал спускаться сам. Чем ближе подходил он, тем громче пела земля, и пышнее расцветали, впивая солнце, цветы, и чудесными соками исходили ветви деревьев, смыкая над головой Искандера душистый свод. И с каждым шагом полнили его свет и радость.
Пери ждала у подножья скалы. И когда увидал ее Искандер, он склонил колено, не прикасавшееся к земле никогда - даже когда он спускал тетиву лука.
Ласково взглянула на него Пери и опустила на его голову свои руки. Благоуханные одежды коснулись не знавших устали плеч... И припал к коленям ее внезапно иссохшими губами Искандер...
Хохотал, хохотал рыком звериным, запав за соседним хребтом, старый Див; и подхохатывали мелким козьим смешком, просунув в расселины кривые насмешливые рожки, двенадцать малых дивов. Потому что ясна им стала судьба Искандера.
Но Солнце затуманилось, когда опустила Пери свои руки на голову Искандера. Потому что в глазах ее - увидело отблеск силы Искателя.
Об руку поднялись Пери и Искандер на утес. Пери спросила тихо призывно звучал голос:
"Ты пойдешь дальше?"
Засмеялся Искатель:
"Разве эта скала - не Крыша Мира? Куда мне идти от тебя?"
Потупилась Пери, сдвинула черные брови и сбежала вниз, вниз по крутому откосу, с выступа на выступ. Там, у самых вод Пянджа, - горец протянул руку вперед, в темноту, и в наступившем молчании услышали мы глухой рев бунтующей под скалами воды, - есть пещера. Туда сошли они. Мгновения не пробыла в пещере Пери: но Искандера никто уже не видел с тех пор...
А над пещерой в волшебном саду уже работали былые воины Искандера: от них пошел наш свободный народ. Они привезли себе жен из-за Пянджа, афганского корня, - темноволосых крепких жен... Они распахали скалы огнем и железом: дар чудесных жатв дало им Солнце за то, что сменили они дивов на охране Заповедной Тропы, заступили путь к Крыше Мира. В этих жатвах первое чудо Кала-и-Хумба.
- А второе?
Рассказчик снизил голос до шепота. Медленные, как тяжелые камни, падали слова.
- Когда пришел конец Искандера, на земле осталась жить Пери: к дивам она не могла вернуться, так как опечалилась своей победой. Женщина по виду - чудесную сохранила она в себе, дивью силу. По взгляду ее смещаются вещи: из города в город взором одним может она перебросить покрывало или нож. На охране ее шорохи и звуки, пугающие людей и зверя: они стерегут ее сон и отводят глаз в землю, если кто-нибудь посмеет поднять на нее глаз. И сама она может, когда захочет, уноситься незримо. Куда - мы не спрашиваем.
- Не спрашиваете? Ты грезишь, кала-и-хумбец? Как спросить стародавнюю сказку?
Он выпрямился, порывистый и мрачный, смотря куда-то, мимо меня, остановившимся, завороженным взглядом.
- Но она жива, Пери Искандера! Я сказал: ей смерти не дано. Она и посейчас живет среди нас такой, какой знали ее наши деды и прадеды.
Сорок человек слушало сказку о Пери: никто не пошевелил головой... Но ведь все эти люди живут в Кала-и-Хумбе... Не за тысячу верст рассказывает о чудесах райского сада этот чернолицый - в Калаи-Хумбе самом, где каждый может взять за бороду лгуна...