– Ты, дед, смотрю, каждый день при параде, – заметил отставной офицер.
– Так крышу-то так и не починили, – вздохнул пенсионер. – В район ездил…
– И как?
Вместо ответа старик махнул рукой.
– Пустое…
– Понятно, – произнес Валерий.
Ветеран достал из кармана пачку "Беломора", но попавший внутрь при падении снег успел растаять и папиросы превратились в бумажно-табачное месиво. Грустно покачав головой, старик швырнул мокрый комок в мусорку.
Собеседник, заметив этот жест, извлек пачку "Явы" и предложил фронтовику. От сигарет, как и от Валеры, пахло маслом и тем хорошо узнаваемым ароматом, которым пахнут старые автомобили. Чем-то особенным, металлическим. Степан Ильич угостился, отломил фильтр, помял остатки сигареты в руках и прикурил от предложенной отставным офицером спички. Мужчина тоже закурил и уселся на крыло, заставив потрепанный Форд жалобно скрипнуть.
– Может, я чем помогу? – спросил Валера.
– Да нет, – отмахнулся Захаров. – Завтра в обком… тьфу! К губернатору поеду. Там-то уж точно решится.
– Ну, дед… – покачал головой отставник. – Губернатор – это тебе не районный глава. Туда так просто не попадешь… не пустят!
Старик усмехнулся, подмигнул односельчанину, и тряхнул плечом, но что награды на груди отозвались звоном. Дескать, много куда пускать не хотели. Прорвемся.
– Так я завтра выходной! – воскликнул автолюбитель. – Могу довезти!
– Куда тебе? А жена, дети? Отдыхай себе, успеешь еще накататься…
– Да ладно вам, Степан Ильич, – отмахнулся мужчина. – Мне не в тягость. Заодно дам свой ласточке подышать на трассе. Давненько я ее не выгуливал! А вам в электричке не трястись.
На том и договорились.
Спал ветеран плохо. Ему снился мост через небольшую речку в Пруссии, который фашисты, отступая, заминировали. Названия речки сержант, если и знал – то забыл, во сне стоял указатель с наименованием, но его скрывала ночная тьма. Хорошо бы, по делу, зажечь спичку, да прочесть, но нельзя. Неподалеку могли оставаться недобитые гитлеровцы.
Их – пятеро, в маскхалатах, ползут по мартовскому снегу. Где-то хрустнула ветка. Остановились, прислушались… вроде, тихо все. Может, птица какая? Поползли дальше. Снег, зараза, хрустит так, что, кажется за километр слышно!
Мост – скелет из стальных балок на бетонных опорах. Явно сами немцы строили… не сами, конечно, а руками пленных. На старых трофейных картах здесь был простой деревянный мостик, рассчитанный на телегу да пару кобыл. Захватчикам потребовалась более надежная переправа, способная выдержать танки. Теперь этой переправе суждено послужить освободителям Европы.
Добрались до берега, теперь – вниз, туда, где журчала река. И вброд, по ледяной воде, по пояс или того глубже, добраться до опор, перерезать провода. Вот сюрприз будет врагу!
Охота? Разумеется – нет! У кого есть желание лезть в ледяную воду? Но надо. Есть такое слово: "надо". Есть долг, который необходимо выполнить независимо от времени года. И от температуры воды. Несомненно, летом, в жару, да пополудни – было б гораздо приятнее. Но за спиной – колонна "тридцать четверок", а впереди – Берлин. Ох, далеко еще топать до гнезда усатой гадюки…
Внезапно:
– Halt! Zurück!
И автоматная очередь. На спине Васьки мгновенно выросли цветы огненно-красного цвета. Ох, сколько кровушки советских людей впитала в себя европейская земля…
Оставшиеся четверо вжались в камни, ища глазами огневую точку. Автомат долго не умолкал – характерный, лающий звук немецкого "Шмайсера", сопровождаемый металлическим лязгом телескопического затвора. Пули застучали по балкам моста, высекая искры…
Степан Ильич проснулся. Стук пуль никуда не пропал… ах, это вода с потолка – снова бессильно билась в дно тазика.
– Васька Сазонов, Юрка Цыганков, – фронтовик начал перечислять имена тех, кто не вернулся с того задания. – Пашка… эх…
Забыл! Стыдно! Пашкину-то фамилию Захаров и забыл. Вот старость-то! Помнил каждую морщинку у глаз молодого ефрейтора, когда он улыбался, черты лица – как живой стоял. А фамилию забыл! Великанов? Нет, но что-то близкое. Величко? Нет, не то. Громадный? Не, это уже совсем далеко… а, ну конечно! Большаков! Большаков же!
Какие были люди! Нынче таких поискать надо…
Фронтовик включил свет, проверил посуду, правильно ли стоит, не течет ли мимо. После – привычным жестом засунул руку под подушку… только папиросы-то выкинул!
Степан Ильич еще долго лежал, уставившись в потолок, где свет фар редких автомобилей рисовал тени, в которых сержанту мерещились силуэты давно погибших товарищей. Уснул лишь на рассвете.