«Ведьма!» – чувствуя, как слегка закружилась голова и он будто погружается в душный, темный омут ненасытных желаний и страстей, успел подумать Серов.
Но эта мысль тут же ушла, и он, в который уже раз, поддался женщине, позволив закружить себя в бешеном водовороте необузданных, диких, опустошавших любовных игр. Она отдавалась ему, как жрица любви, священнодействующая на ложе, забывая в этот момент обо всем окружающем мире и заставляя Сергея забыть все. В эти мгновения реальны были только он, она и их всепоглощающая страсть…
Когда они успокоились и, утомленные, лежали рядом, за окнами давно уже разлилась густо-синяя темнота ночи, разорванная редкими огоньками фар проносившихся по шоссе машин.
– У тебя торс гладиатора, – Лариса ласково провела кончиками пальцев по его груди и коснулась левого плеча. – Здесь не больно?
– Нет. А что?
– Я укусила тебя, – она смущенно хихикнула. – Прости, не могла удержаться.
– Ладно, – устало ответил он. – Ужином будешь кормить?
– А как же, – она приподнялась на локте. – Я мясо приготовила. Сейчас пойдем на кухню, только я сначала задерну шторы, а то свет не зажжешь.
– И в темноте дорогу найдем, – усмехнулся он.
– Кстати, – собирая пышные волосы на затылке, сказала она. – Я никак не могу дозвониться до Татьяны. Телефон молчит, никто не отвечает. Ты виделся с ней?
– Да, – глухо ответил он. С известной натяжкой это была чистая правда…
Лариса заинтересованно повернулась к нему:
– И что она сказала? Можно ли ей хоть чем-нибудь помочь?
– Боюсь, уже нет, – нехотя ответил Серов.
Он надеялся, что Лариска забудет спросить о Трапезниковой или хотя бы начнет этот тяжелый разговор за ужином, а не в постели.
– Уже? – она протянула руку, зажгла ночник на тумбочке и встревоженно поглядела Сергею в глаза, но он сделал вид, что зажмурился от яркого света, хотя ночник едва-едва рассеял сумрак в комнате. – Уже? – недоуменно повторила Лариса. – Что ты имеешь в виду?
– Она мертва, – через силу роняя слова, ответил Сергей.
– Мертва?!. – Лариса в ужасе прижата к губам ладонь. – Почему?!
Серов вздохнул: не хотелось отвечать, но какой смысл скрывать правду, если она все равно узнает ее через кого-то из общих знакомых?
– Ее убили. Выбросили из окна.
– О Боже, – простонала Лариса, ощупью отыскивая на тумбочке сигареты. Чиркнув зажигалкой, она жадно затянулась, и Сергей заметал, что по ее щекам катятся слезы.
Она как-то вся съежилась. Прижала колени к груди, обхватила их руками и села на кровати спиной к Серову. Не оборачиваясь, спросила:
– Что там произошло? Ты знаешь?
– Откуда? – в раздражении произнес он. – У меня и так полон рот хлопот, поскольку разбой и убийства у нашего народа в чести. Когда что-нибудь прояснится, я тебе скажу.
– Господи, – по-бабьи всхлипнула Лариса. – И за что только ей такое?
Сергей встал, собрал разбросанную на полу одежду, аккуратно повесил ее на спинку стула. Потом сходил в прихожую, принес халат Ларисы и свой портфель. Она следила за ним полными слез глазами и вдруг резко выкрикнула:
– А ты?! Как же ты так?! Я же просила!
– Я не могу все предвидеть, – накинув на себя халат, ответил Серов, – Когда я приехал, она была уже мертва. Я же не Бог!
– Да, ты не Бог, – она презрительно скривила губы. – Ты хреновый сыщик, Серега! Пустышка в своем ремесле!
– Сыск не ремесло, а искусство, – ровным голосом ответил он, не желая затевать ссору среди ночи, да еще на голодный желудок. – А насчет того, какой я сыщик… Уж какой есть.
Она бросила окурок в пепельницу, взяла протянутый им халат, надела его и пошла на кухню…
Ужинали в полном молчании, будто два человека, случайно оказавшихся за одним столиком в столовой или ресторане и не расположенных к беседе. Впрочем, Сергей был даже рад этому – уж лучше молчание, чем истерики, а Лариска, с ее буйным характером, вполне способна на шумный скандал даже по менее значительному поводу.
После ужина Лариса с грохотом свалила грязные тарелки в посудомоечную машину, но включать ее не стала, а выкурила сигарету, ушла в спальню, легла и погасила свет. Серов немного посидел на кухне в одиночестве, выпил чаю, приготовил на утро бутерброды и убрал их в холодильник – подружка явно не встанет в шесть утра, чтобы покормить его завтраком. Подобной заботливости за все время их знакомства за ней не замечалось.