А дела у него – дрянь. Какой-то выродок убил старосту и, очевидно, решил повесить это на Сежда (повесить! Браво, Иртольт!). Местные могут разорвать его в любой момент, их пока сдерживает только Мирамир. Он – не дурак, конечно, но долго ли его будут слушать? Мирамир – не Назарий. Хотя и Назарий кому-то сильно не угодил… Да ещё золото под шестой половицей от окна. Если Сежд вернётся в империю без податей – казнят. Какая сейчас мера наказания для казнокрадов по последнему указу? Четвертование ли посажение на кол? Нет, вроде четвертуют дезертиров, а на кол сажают насильников и предателей. Скорее всего заливание в глотку расплавленного металла. Или это для фальшивомонетчиков?
Иртольта опять замутило. Склонившись над чёрным смердящим отверстием, он взмолился, чтобы, когда он вышел, супостата уже нашли и, может быть, даже вздёрнули, а он с извинениями, почестями и деньгами уехал из этого ублюдочного края навсегда. Клоака приняла жертву и сытно облизнулась, но желание не выполнила.
- Вот дерьмо!
* * *
Двор был пуст, только свинья лениво валялась возле корыта и куры бестолково шарахались из стороны в сторону, как будто недоумевали, как они здесь оказались. Иртольт их сейчас понимал, как никто другой.
Когда имперец выбрался-таки из нужника, солнце стояло высоко и начало лезть, паскуда, в глаза, словно только его здесь и дожидалось. Сежд со стоном зажмурился, уже скучая по уютному полумраку своей недавней берлоги. Хоть возвращайся назад и сиди там, покуда местные не выбьют дверь и не выволокут наружу. Может, Иртольт так бы и поступил, но безумно хотелось пить.
Звать хозяев Иртольт поостерегся. Добывать воду решил сам. Словно упырь, вылезший из домовины, имперец окинул ошалелым взглядом двор. Свинья что-то презрительно лакала из корыта. Нет, пить, конечно, хочется, но не настолько. Вдали настороженно замер колодец, манил прохладным влажным нутром. Но как же он, гад, далеко, не дойти! Хозяйский дом ощутимо ближе.
Приняв решение, Иртольт прошествовал к избе, в дверном проёме немного передохнул, придерживаясь за косяк, наполнился силой от дерева и нырнул в прохладные сени.
Вскоре выяснилось, что решение идти в дом было ошибочным. Ни в сенях, ни в комнате с печью попить ничего не нашлось, так ещё и никого из хозяев в избе не оказалось. Иртольт рухнул на родную скамью, слушая, как тяжело и сухо бьётся его исстрадавшееся сердце, и чувствуя, что ротовая полость и язык покрываются трещинами. Он тяжело дышал и ненавидел всех: жирную мразь Преарама Гольма, Назария, Мирамира, Ладибора, но особенно люто он ненавидел колодец за то, что тот был так далеко, а теперь вообще недосягаем…
Подпол! На мгновение Иртольт не поверил глазам. Но действительно, в полу аккуратно прорезана дверца, а вот и прорезь, чтобы удобнее было ухватиться и потянуть… Подпол – какое загадочное, будоражащее слово! Сокровищница жадных селян, до краёв наполненная деревенскими богатствами! Россыпи овощей, кубышки с квашеной капустой, залежи вяленого мяса. И жидкое золото – сладкие компоты, кислые настойки, рассолы, которые на вкус как слёзы счастья.
Чуть ли не со стоном Иртольт повалился на пол и рванул дверцу на себя. Та со скрипом подалась. На Сежда дохнуло сыростью. Вниз вели деревянные ступени, постепенно растворяясь в подвальном сумраке.
Спустившись, имперец замер, дожидаясь, пока глаза привыкнут и в полумраке начнут проступать очертания предметов, после чего медленно двинулся на поиски вожделенных жидкостей. И тут он услышал странный звук – какое-то шуршание, поскрёбывание. Звук был тревожащий, мерзкий и раздавался, очевидно, из бочки, стоявшей в углу подпола. Забыв даже про жажду, Иртольт осторожно подошёл ближе. Действительно, противное шебуршение раздавалось изнутри бочки. Облизав и без того сухие потрескавшиеся губы, он потянулся к крышке…
- Не трогайте! – Иртольт вздрогнул и затравленно обернулся. Сверху выглядывала встревоженная Осения. – Не стоит, сударь. Пойдёмте, угощу вас холодным квасом.
* * *
- Что это было? Там, в бочке?
Квас и правда оказался восхитительно холодным, с кисловатым оттенком. Прихватив помимо кувшина спасительного напитка вяленое куриное мясо и квашеной капусты, Осения утащила благодарного Иртольта на воздух, подальше от избы, поднадоевшей уборной и гадёныша – колодца. За околицей они расположились прямо в густой осенней траве, ещё зелёной и полной сил, и сейчас сидели, лениво наблюдая, как Вареница нехотя несёт свои воды к далёкому и кажущемуся отсюда нереальным Закатному морю. По пути она объединит потоки с другими реками и потеряет своё имя, но здесь была грациозна и прекрасна… Что и говорить, местный квас творил с Иртольтом чудеса.