Иртольт не был уверен, что сын старосты действительно ждёт ответа, но и смолчать не мог. Он всё-таки представитель Великой Империи Эремунд, и не будет молча выслушивать, как его оскорбляет лесной дикарь.
- Мирамир, думаю, выбрать есть из кого. Я так понимаю, Назария здесь не все любили…
- А ну-ка закрой свой сучий рот! – юноша вскочил и грохнул кулаком по столу, как муху прибив спесь Сежда. Имперец испуганно замолчал.
- Не все любили… Да хоть один из них понимает, сколько мой отец сделал для Волчьего Лыка и всей округи?! Леслав мог дать отпор Империи, но его убили. Всё! Много добилась Лесная Братия? Ни-че-го! Только разозлила гиппокампа. Я видел вырезанные хутора, детей с размозжёнными головами, распятых женщин, которые просили их добить… Мы не готовы воевать, по крайней мере сейчас. А отец хотел спасти людей, так в чём он виноват?
Мирамир устало сел за стол и с тоской посмотрел на Иртольта.
- Полтора года назад отец влюбился в местную девицу, Листёну. Красивая была, чертовка! Правда, намного моложе его, но я не был против. Мать свою я никогда не видел, скончалась при родах, а отцу всегда желал только счастья. К тому же и Листёна полюбила отца, так что дело вроде шло к свадьбе. И тут она пропала, сударь! Говорят, утопилась, вроде кто-то видел, как она бежала к реке. Но тело так и не нашли, никак водяной прибрал. Только отец в это не поверил. И я тоже. Чувствовал он в людях потаённую злость… А вы говорите, не все любили.
Иртольт молчал, поражённый откровенностью Мирамира. А тот видимо принял решение и упрямо вскинул голову.
- Вы знаете, где лежит собранное золото?
- Да, - чуть, помедлив, ответил Иртольт. От этого человека во многом зависело, сможет ли имперец выехать из этой деревни живым, так что скрывать это не было смысла.
- Значит, вы самый осведомлённый в Волчьем Лыке, - невесело хохотнул Мирамир. - Мне отец так и не показал, где находится тайник. Не надо, не говорите! Не хочу знать, где он! Слишком большой соблазн, да и Ньяр меня живьём съест. И не подавится, у волков своих научился, я думаю… Не могу я отпустить вас, сударь. Разорвут и вас, и меня. И конвой не могу дать. Опасаюсь в такое время ослаблять охрану Волчьего Лыка. Да и, сказать по совести, не доверяю я дружине. Так что погостите у нас ещё, пока супостата не найдём, или пока всё не уляжется.
«Или пока кто-то из местных не прирежет меня», – молча ответил Иртольт, глядя в воспалённые глаза сына старосты.
«Возможно, так было бы лучше всего», - промолчал Мирамир.
* * *
- Погода замечательная, не правда ли, сударь?
Погода действительно стояла шикарная. Тёплый ветер ласково гладил волосы, солнце приятно грело, словно бросая прощальный любящий взгляд через плечо по дороге к закату. Живи да радуйся, не вспоминая о скорых холодах. Но Иртольта эта благодать оставляла равнодушным.
Битый час он сидел на завалинке горининой избы и не знал, как дальше быть. Мирамир ясно дал понять, что из Волчьего Лыка его не выпустят. Впрочем, и слежки за собой Сежд не увидел. То ли соглядатаи хорошо скрывались, то ли и не было их вовсе. Хотя что за ним следить, куда он денется? Можно, конечно, рвануть через поле, нырнуть с мостков в Вареницу и выплыть ниже по течению или на том берегу. А дальше что? Местности не знает, в лесу выживать не обучен. Сгинет почём зря, если Ладибор не нагонит и не притащит назад на верёвке, как отбившуюся от стада скотину.
Волчье Лыко старательно жило своей жизнью, упорно не замечая понурившегося имперца. Бабы гордо выступали с вёдрами к паскудному колодцу, но, набрав воды, сразу уходили по своим делам, не оставаясь поболтать со своими товарками, охотник преувеличенно громко похвалялся своими успехами товарищу, показывая широкими жестами размеры пойманной дичи. Животные, подстреленные удальцом, были огромными, если судить по вылепленным из воздуха копиям. Со стороны Вареницы шёл, беззвучно шевеля губами, растрёпанный рыбак с двумя внушительными рыбинами. Как и все прочие рыбаки, он явно был немного не от этого мира. Может, ворчал на реку за жадность, или проклинал себя, что поздно встал, взял не тот прикорм? Кто знает, о чём бормочут эти рыбаки.
В сторону дома старосты прошли двое дружинников, тихо переговариваясь, за поясами топорики, головы гладко выбриты. Хотелось вскочить, замахать руками и заорать на них: