А когда Мирамир свернул с наезженной тропы на более узкую (и как Иртольт в прошлый раз её не заметил!), и процессия инстинктивно прижалась друг к другу, младший канцелярий поник. Не могу, понял он с грустью, меня ведут, как барана на скотобойню, а я покорно бреду, надеясь, что всё в этот раз обойдётся. Но в этот страшный лес я не ломанусь, я – чужой здесь, городской пришелец, чаща съест меня, в рёбрах совьют гнёзда мелкие зверьки, сквозь глазницы прорастёт трава.
Иртольт поёжился и с надеждой посмотрел на спутников. Их лес, естественно, не пугал, но лица были хмуры и сосредоточены. Мирамир чуть ли не бежал, через плечо отвечая лекарю:
- Сам пока не знаю точно, что случилось, Негода. Отправил Хмура с Радославом за хмельным мёдом к Вадею. Только Вадея они не нашли. Зато увидели следы крови на пасеке. Вот, Хмур сразу помчался ко мне, а Радослав остался разведать, что там произошло.
Волчье Лыко вдруг показалось уютным и родным. Предчувствие беды уродливой тварью рухнуло с крон деревьев на спину Иртольту и вцепилось когтистыми лапами в плечи. Захотелось позорно заскулить, попроситься у Мирамира назад. Дорогу он помнит, а если опасаются, что сбежит, можно с ним отправить одного из этих мрачных головорезов. Зачем Иртольту с ними идти, он ничего не знает, до утра пробыл в лекарне, Негода подтвердит. Да кто вообще такой этот Вадей?
- Пчеловод, - сказал Ладибор. Иртольт вздрогнул. Неужели он произнёс последние слова вслух? – В селе он не жил, пчёлам простор нужен. Да и соседи не обрадуются. Но пасека его недалече. Скоро дойдём. Сударь.
Дружинник проговорил это, не глядя в сторону Сежда, и последнее слово ввернул после недолгой паузы. Может, остерёгся Мирамира, или лишний раз хотел показать своё презрение?
Лес, словно признав поражение, расступился, и спутники из полутьмы вышли навстречу ленивому осеннему солнцу. Иртольт прищурился, пока глаза не привыкли к свету, и шагнул в маленький сладкий рай.
Первое, что он почувствовал – это запах. Густой цветочный медовый аромат кружил голову. Тропа вывела людей на луг, посреди которого грелись под прощальными тёплыми лучами колоды для пчёл. За колодами дремала уютная усадьба.
Место было похоже на кусочек из сна. Иртольт покосился на спутников, но те хмуро осматривались, совершенно не пленённые увиденным. Может, он грезит, и пасека существует только в его воображении? Сежд осторожно двинулся вслед за остальными в сторону усадьбы.
Что-то было в этот месте неправильное. Может быть запах? Когда первое потрясение от духмяного аромата прошло, Иртольт почувствовал, что к запаху мёда примешивается горьковатый дух жжёной травы. Но следов пожарища или дыма не видно. Воздух прозрачен. Треска огня тоже не слышно. Тишина.
- А почему так тихо? – спросил Иртольт. – Разве пчёлы не должны жужжать?
Ему не ответили. Из-за сарая показался Радослав и призывно махнул рукой.
Пчёлы действительно не жужжали. Колоды стояли молчаливые, словно покинутые, одна была разворочена. Горький запах стал настолько сильным, что перебил медовый.
- Смотрите, колоды окурили какой-то травой!
Возле пчелиных жилищ лежали горсти вонючего пепла. Трава уже полностью прогорела. Скоро ветер очистит воздух от жжёной дряни, и пчёлы зашевелятся в своих жилищах. Но пока время есть.
Негода оторвался от группы и подбежал к бурому пятну около крыльца:
- Здесь на Вадея напали, я так понимаю. Погляди, Мирамир, сколько крови натекло. А след за сарай ведёт, куда нас Радослав звал.
Мрачный дружинник стоял на углу и смотрел куда-то в сторону. Когда люди подошли, он молча мотнул головой за угол и нетвёрдо отправился к стоящей невдалеке телеге. Видимо, на ней дружинники и должны были отвезти в Волчье Лыко заготовленный мёд.
Иртольт шагнул за сарай.
Кровь была повсюду: тёмными брызгами на стене, побуревшими пятнами на истоптанной земле, изгваздала примятую траву. Кровяные узоры словно сплетались в какую-то мерзкую паутину, в центре которой разлёгся страшный исковерканный паук.
Вадей был плотным невысоким мужичонкой, с густой шапкой соломенных волос. При жизни его пухлые щёки наверно розовели спелыми яблоками. Может быть, когда он улыбался, на этих щеках появлялись детские ямочки, а от прикрытых сейчас глаз лучиками разбегались морщинки. Когда отрывался от кружки с хмельным мёдом, он довольно выдыхал и облизывал пухлые губы. Или он был нелюдимым и ворчливым, бранил ленивых пчёл и бормотал гадости про приезжих? Сейчас уже не узнать.