Краска отлила от лица пчеловода, запачкала, сваляла колтунами его светлые волосы, растеклась из-под головы грязной лужей. Пухлые руки тянулись скрюченными пальцами к развороченному животу, туда, где зияла безобразная рана, заполненная грязью.
Иртольт инстинктивно подался назад, но там уже напирали его спутники. Негода прошмыгнул к мертвецу, осторожно обойдя кровавые брызги, и склонился над Вадеем.
- Это был лучший друг моего отца, - красивое лицо Мирамира стало жёстким и отстранённым, глаза помертвели, - Ладибор, найди этого выродка и доставь мне живым.
- Найду, Мирамир.
- Отправляйся сейчас же, пока он не ушёл далеко.
Ладибор помедлил и выразительно посмотрел на Иртольта. Сын старосты натянуто улыбнулся имперцу:
- Поздравляю, сударь. Теперь в Волчьем Лыке никто не усомнится, что вы не причастны к убийству моего отца. Я выделю людей, до Ковылино вас сопроводят. После отпевания отправляйтесь. И… не держите зла.
Негода что-то невнятно забормотал. Мирамир осёкся и повернулся к лекарю. Тот всё колдовал над телом, недовольно хмурился и шевелил губами. Подняв глаза на сына старосты, он раздражённо всплеснул руками:
- Не понимаю. Что-то здесь неправильно, Мирамир! Ещё пчёлы эти, - лекарь махнул в сторону вспученного живота и опять склонился над телом, осторожно приподнял голову Вадея и стал ощупывать его затылок.
Радость от освобождения мигом вымело из головы Иртольта волной тошнотворного ужаса. Он присмотрелся к ране и понял, куда подевались пчёлы с пасеки.
Живот Вадея был забит не грязью. Одурманенных пчёл напичкали в брюшную полость несчастного, горстями, слепляя их в серые комья. Пчелиная масса напиталась кровью, раздула живот пчеловода, выступала из раны омерзительной кашей, так что и не сразу поймёшь, что это сотни загубленных насекомых.
Но Негоду беспокоило что-то другое. Положив голову Вадея на траву, он приложил руки к его шее и замер.
- Да не может такого быть! Как-будто бы он…
Из горла Вадея раздался тихий хрип, веки затрепетали. Живой! Неустрашимые дружинники с криками отшатнулись, даже Негода вздрогнул.
Пчеловод был жив. После всех изуверств, потеряв столько крови. Глаза несчастного широко открылись, но смотрели они в пустоту. Пальцы опять потянулись к безобразной ране.
Вадея затрясло, сквозь пухлые губы начало доноситься какое-то булькающее шипение.
- Он что-то говорит!
Испуганные люди склонились над пчеловодом. Постепенно из звуков начали складываться слова. Одна и та же фраза, еле уловимая:
- Всё… горит…. Всё… горит…
Негода тяжело вздохнул и с любовью посмотрел на Вадея.
- Потерпи, мой хороший, скоро всё пройдёт.
И резким отточенным движением сломал пчеловоду шею.
* * *
- Вы что, с ума сошли?! Потащились среди ночи к Ньяру, да ещё и один. Да он же маньяк трёхнутый! Это просто чудо, что вы живым выбрались. Так, всё, от меня ни на шаг!
Всенд яростно отчитывал Иртольта, словно разгневанная мать своего сынка – шалопая, втихомолку сбежавшего с ребятами на реку.
Сежд вернулся в Волчье Лыко один. Ладибор с мрачными дружинниками сорвался в погоню за бешеным Ньяром, остальные остались грузить тело и хмельной мёд на телегу. Печальная ирония – Вадей встретил смерть вместе со своими питомцами, а в последний путь отправляется среди бочек своего же напитка. Жизнь пчеловода была связана с мёдом, и после смерти мёд не отпускал его. Иртольту же на пасеке делать было нечего. Оправдав его при свидетелях, Мирамир словно разорвал связь имперца с этим местом. Сежд стоял, растерянный и испуганный, наблюдая, как Хмур и Радослав перетаскивают тело Вадея на волокуши, слушал сбивчивые оправдания Негоды, что выбора не было и продлевать мучения пасечника было не по-людски, а сам чувствовал, словно уже находится где-то не здесь, может быть, возвращается в Алегард на разбитом за время странствий экипаже. А на залитом кровью дворе лишь его невидимая тень, которую ветер скоро развеет вместе с дымом, окурившим пчёл.