А уже потом, когда волчий пастырь издохнет, надо будет выяснить, как же он сумел незаметно выбраться из охраняемого Волчьего Лыка. Не иначе, кто-то из местных помог Ньяру. Но всё это уже не проблемы Иртольта. К этому времени он будет на пути в Алегард, где нет ни колдунов, ни людей, что живут бок о бок с дикими зверями, и всё, что произошло в Заполье, будет казаться ему ночным кошмаром, реальным только пока не взойдёт солнце. Солнце Великой Империи Эремунд.
Видимо, Иртольт задремал. Когда Всенд его окликнул, он шёл по Кошачьему переулку в сторону Садовой аллеи, встречные люди улыбались ему и махали руками, а за спиной, как шум океана, раздавался шёпот: «Это он! Это он». О, Алегард, сердце моё, прекрасный и жестокий. Тебя нелегко купить, тяжело завоевать и невозможно разлюбить. Надменная красавица, смотрящая с балкона поверх голов столпившихся внизу обожателей, останови на мне горячий взор, чтобы я умер от счастья. Ну, взгляни же на меня, я вернулся, и вернулся героем!
- Сударь, просыпайтесь.
Высокие каменные дома провалились в себя, нахохлились филинами и обратились в избы, стройная Аэль располнела, лениво растеклась в Вареницу, а симпатичная мордашка смешливой служанки, зазывно улыбавшейся Иртольту из трактира «С добрым хмелем», округлилась в лицо Всенда.
- Пора, сударь.
Иртольт встрепенулся, как солдат, застигнутый спящим на посту, и яростно протёр глаза, счищая паутину дремоты.
- Да, Всенд, иду. Извини, что-то разморило меня.
Подойдя к старому недругу – колодцу, Иртольт наскоро умылся водой из ведра, и поторопился к нетерпеливо ожидавшему его Всенду.
* * *
Иртольт даже представить не мог, что в Волчьем Лыке живёт столько человек. На росчищи между хутором, лесом и Вареницей собралось не меньше тысячи. На мгновение Сежду стало страшно: вся эта огромная толпа застыла, не издавая ни звука. Казалось невозможным, но было так тихо, что слышались призывные крики улетающих на зимовку птиц. А в середине поля, на перекрестье ожидающих взглядов, на ложе из брёвен и веток лежал староста Волчьего Лыка Назарий.
Его одели в белые полотняные рубаху и штаны. Руки сложены на могучей груди, ноги босые. Лицо накрыто серой тканью. Он будто и не умер вовсе, а задремал на солнышке, и в любое мгновение сбросит с лица ткань, встанет с неудобного ложа и сонно осмотрит собравшихся, недоумевая, зачем все здесь собрались. Неужели на хуторе дел ни у кого нет?
Иртольт тихо вздохнул. Нет, Назарий не проснётся, не позовёт имперского гостя за стол. Не придётся им уже поговорить о политике, обсудить сомнительные достоинства можжевеловой. Эх, староста, широкая душа, ты хотел всех защитить, и к чему это привело? Самого тебя никто не защитил.
Вокруг тела Назария замерли пять фигур. Четыре были врытыми в землю деревянными истуканами, искусно вырезанными человеческими фигурами, только почему-то без лиц. Пятым был Мирамир. Он стоял неподвижно и напряжённо, словно принял на свои плечи все горести и проблемы отца. Лишь ветер легко трепал светлые волосы Мирамира, но не мог его утешить.
Все будто чего-то ждали.
Иртольт наклонился к Всенду и шёпотом спросил:
- Слушай, а почему у идолов нет лиц?
Парень прошептал в ответ:
- Это старый обычай. Наши деды верили, что душа в теле перемещается свободно, как дым, и только к лицу всегда прилегает вплотную. И что есть заклятья, способные пленить лицо, а через него душу, а значит и всего человека. И тогда можно приказывать человеку, что угодно – ни в чём не откажет, всё выполнит.
- Так это же не люди – истуканы.
Всенд с улыбкой покачал головой:
- Ох, сударь, заставляете меня вспоминать детские сказки. Я в последний раз их ещё карапузом слышал… Если есть лицо – есть и душа. Просто у предметов она примитивная, дикая. Чем больше жизни в предмете – тем богаче душа… Или что-то подобное. Вы потом у матушки спросите, она лучше объяснит. В общем, поэтому у древних богов нет лиц, и у старосты…
Всенд осёкся.
Иртольт встревоженно посмотрел по сторонам. Вначале он не понял причины своего беспокойства, но потом услышал монотонный гул. Показалось, что обездоленные пчёлы с вадеевой пасеки одновременно поднялись из своих колод и приближаются к полю забрать свой мёд или отомстить за гибель пчеловода.