Если, конечно, эта старуха действительно была ведьмой.
Неизвестно, как вообще хозяйка выживала в этих гиблых местах. Она была не просто старой – дряхлой. В неверном свете слабого огня в очаге Иртольт увидел согбенную тощую спину, искривлённые руки, похожие на ветви иссохшего дерева. Седые волосы разорванной паутиной ложились на узкие плечи.
Старуха проковыляла к креслу и с долгим стоном села в него. Тело её изогнулось, видимо, в такой влажности у неё ломило и выворачивало суставы. Устроившись кое-как в кресле, она обессиленно приподняла руку и поманила Иртольта пальцем. Почему-то он сразу понял, что именно его.
Осторожно обойдя кресло, он посмотрел в лицо хозяйке. Иссушённое, покрытое глубокими рытвинами морщин, бледное, ни кровинки. Отсветы огня нехотя мазали жёлтым по её впалым щекам, и Сежду лицо старухи почему-то показалось знакомым.
- Извините, бабушка. Дорогу в темноте совсем не найти, - начал бормотать Иртольт, но хозяйка приподняла свою сухую ладонь с подлокотника, на котором была вырезана морда какого-то зверя, медведя вроде, и дёрнула пальцами, мол, наклонись поближе.
Скрывая отвращение и страх, Сежд наклонился.
Старуха поднесла руку к лицу, засунула палец в рот и крепко сжала челюсти. На кончике пальца проступила капля крови. Хозяйка опустила палец на подлокотник и оставила кровавый отпечаток на лбу вырезанного зверя.
- Призывная жертва, - прошелестела она еле слышно. Иртольт наклонился ещё ниже, чтобы услышать.
– Жертва северу, - ещё один отпечаток сверху над мордой.
- Опочивальне Водокрута, - отпечаток слева.
- Калитке мертвых, - справа.
Старуха простёрла паучью лапу над измазанным кровью подлокотником и зашептала что-то совсем неразборчивое. Глаза её закатились, так что остались видны только белки, голова закачалась, как от качки, всё сильнее и сильнее. Иртольт опустил взгляд. Кресло под старухой начало дёргаться. А потом морда на подлокотнике ожила.
Открыв слепые деревянные глаза, она уставилась на Иртольта, хрустнула челюстями и дёрнулась к Сежду. Он с воплем отпрянул назад и упал на пол около очага. Морда бесновалась и, как сторожевой пёс, рвалась к чужаку, силясь сдвинуть с места тяжёлое кресло, на котором тряпичной куклой обмякла хозяйка.
Морда напрягла свои жёсткие волокна, заменявшие ей мышцы. Кресло качнулась, и старуха кулём повалилась на Иртольта. Кровавым, страшным кулём.
Сежд спихнул с себя ведьму и уставился на свои руки. Ладони были покрыты густой старческой кровью. Он медленно поднял взгляд на Всенда. Тот замер у двери, словно окаменев от увиденного. Или от заклятья проклятой колдуньи.
Вся спина старухи была покрыта глубокими колотыми ранами. Иртольт взглянул на беснующееся кресло: из его спинки торчали тонкие острые шипы. Да что здесь происходит?! Сежду захотелось взвыть. Проклятая старуха сейчас, при нём насадила себя на шипы, как полоумная бабочка на иглу!
…Дождаться Мирамира и всё рассказать? Иртольта разобрал истерический смех. О чём? Что он живёт в самом сумасшедшем и больном месте на земле? И получить конвой из упырей и полоумных! Иртольт хохотнул, смотря на свои заляпанные кровью руки. Ежегодная подать – вековечная традиция, и Заполье эту традицию должно с пониманием и радостью принять…
- Я не могу, - прошептал он, - не могу больше здесь. Я поврежусь умом и останусь в Заполье навсегда.
- Сударь, - Всенд подошёл к застывшему Иртольту, но тот резко толкнул его и побежал к выходу из проклятой избы. Парень споткнулся о тело ведьмы и растянулся на полу.
Когда он поднялся, Иртольт уже скрылся в темноте.
* * *
Лес хохотал над беглецом, хватал за волосы и одежду, подсовывал под ноги коренья и опавшие ветви, корчил древесные рожи.
Вонючее болото оказалось далеко позади. Всенд указал направление верно, а Иртольт, очевидно, не сбился с пути, хотя и ломился напролом через чащу, полуослепший от ужаса. Одна истеричная мысль билась в голове, искала путь наружу. Прочь! Прочь отсюда!
Липкая густая кровь старухи – самоубийцы на руках словно пробудила эту дремлющую истошную мысль, и на Иртольта разом накатил весь кошмар прошедших дней, накрыл с головой. Бежать отсюда, срочно, сейчас! Его не выпустят по доброй воле, кровавая чехарда не закончится, у Мирамира найдётся сотня причин не давать ему людей. Ну нет, он вырвется из этой сточной канавы, вернётся героем в Алегард и разобьёт морду жирной гадине Преараму Гольму, даже если его потом погонят со службы или посадят в тюрьму. Сейчас, пока пьяное Волчье Лыко ещё спит, забрать золото, прыгать в экипаж и уезжать, а дальше будь что будет. А местные пускай кидаются в погоню, или остаются и режут друг друга, принося требы своим безликим богам.