Зато дом не препятствовал тому, что Вейн, выполняя стражий долг, гонял серых тварек из подвала и изобретал новые способы закупорки щелей. Но проходила пара дней, и кто-нибудь из осмелевших и особенно настырных соседей снизу, ранее не подававших признаков присутствия, пробирался в погреб. А мама там уже вовсю, как она сама говорила, хозяйство развела.
– Это куда удобнее, чем в хладовку в сарае бежать.
Так в погреб постепенно перекочевали горшочки с медом, соленые окорока и птичьи тушки. В каменных емкостях нашлось место сыпучему рису и пшенице, в плетеных клетях обосновались яркие небольшие тыквы и другие овощи. На отдельной полке разместились корешки и отвары, которые нуждались в именно таком сухом и прохладном месте для хранения.
– Как мало, оказывается, нужно для счастья, всего-то удобный погреб… Ой! И чтобы без крыс! Вейн! Поди сюда со своей свистелкой, они опять тут!
Тогда Вейн отрывался от новых книжек и мчался на подмогу. Хотя серые шельмы редко высовывались в чьем-либо присутствии, предпочитали вершить свои пакостливые делишки втихаря. Приходилось их превентивно – это слово Вейн тоже в книжке нашел – обезвреживать. Выманивать флейтой и изнанкой подглядывать, где появился новый ход или прохудилась заглушка в старом.
И ничего бы такого не случилось, наверняка, если бы тот крысеныш, вдруг ни с того ни с сего не убегать бросился с полки, откуда пытался добраться до свисающего с потолка окорока, а прыгнул на Вейна и, шкрябнув когтями по флейте, не вцепился своими желтыми острыми зубами в основание ладони.
Вейн будто ослеп на миг, а когда пришел в себя, во рту было горячо от крови, а в груди маслом таяла отнятая в беспамятстве искра.
5
Он не хотел новых секретов, но признаться было страшно. Страшно даже не тем, что пришлось прятать первое крысиное тельце там же, где до этого прятал кошку, а тем, что расскажи он, пришлось бы сказать про кошку тоже. И про Еринку. А про Еринку было… личное. Прямо как то, почему мама не позволяет себе входить в их бывшую общую с отцом спальню.
Вейн не звал специально. Наказывались только те зверьки, которые проявляли агрессию. Нападали и бросались куснуть. Именно наказывались. Вейн же ничего плохого им не делал, просто просил уйти, не пугать маму и не портить продукты. Он не виноват, что некоторые не слушали и хотели причинить вред. У него вон тоже зубы есть, он же не бросается на всех подряд из-за угла?
После гибели одного из сородичей в погребе делалось тихо на неделю, а то и больше, а сам Вейн начинал чувствовать себя увереннее, сильнее. Он больше не засыпал на несколько дней кряду от истощения, потому что тело так себя спасало. Он стал лучше видеть, ему почти не хотелось спрятаться от слишком яркого солнца в тень. Он начал расти. Мама даже взяла привычку оставлять на косяке кухонной двери зарубку-риску. А волос так и не было, только едва заметный ершик.
Мама купила новую одежду. Старая стала короткой. Вейн пожимал плечами. Ему было все равно, он ведь никуда дальше двора не ходил, во двор и то с опаской.
Иногда у красной или задней калитки появлялись просители. Осмелели или защита становилась тоньше? Раньше никому в голову не приходило даже по этой стороне Черной улицы пройтись, не то что у калитки торчать, ручку дергать или, вытягивая шею, пытаться заглянуть во двор.
Бывало, что Вейну даже хотелось, чтобы заглянули и увидели не наведенный морок, а как на самом деле. Его, например. Сразу представлялось бледное, вытянутое от испуга лицо, выпученные глаза, крик или сдавленный сип про упыря и чудовище и побег прочь.
От таких придуманных картинок Вейн чувствовал горечь и злость. Еще обиду и жгучее желание выбраться, как пойманный в сомкнутые клеткой пальцы обеих рук светящийся жук. Жук метался, ударяясь о пальцы, пока Вейн не перестал себя сдерживать и не впитал крошку его света.
Мама заметила. Вышла на крыльцо позвать Вейна завтракать. У ее глаз было странное выражение. Этот миг, когда она смотрела на него как на незнакомца, оказался куда неприятнее и больнее, чем ее слезы, которых Вейн обещал себе не допускать.
Справиться со злостью и ноющим нутром могло лишь одно средство – вахта в погребе. И желательно, чтобы одна из крыс напала. Сама. Осталось дождаться, когда мама уйдет.
Но она все не шла, хотя сумка, с которой она всегда ездила в Верхний и как раз собиралась туда именно сегодня, стояла сложенная, поскрипывая плотно уложенными внутри пузырьками и похрустывая бумажными свертками со сборами на продажу. Сама мама надела плотное синее платье, красиво уложила волосы короной из косы. Выглядела очень молодо и привлекательно. И старалась не показывать своей радости от скорого, пусть и недалекого, но путешествия.