От крови в голове мутилось, когти лезли и клыки, но куда ей такой сейчас ему показаться? И Анар запретила себе дышать ртом, видеть глазами и ушами слышать, оставила только сердце. Иначе было нельзя. Только так.
Вейн царапался и кусался, как дикий звереныш, смотрел безумными, безумно красивыми глазами, шипел и вырывался, пока она не догадалась оборвать нижнюю юбку и не скрутить его, как младенца, по рукам и ногам. Прижала к себе, держала так сильно как могла и он затих, обмяк и сделался легче пушинки.
Неслась к дому со своей драгоценной ношей, словно летела, не чувствуя земли под ногами.
Дом сам дверь захлопнул и будто ощетинился, выщерил зубы.
Анар прямо в ботинках и платье, полезла в ванную вместе с сыном и, открывая кран с водой, молилась, только бы бак был полный.
Он был. И вода пошла теплая.
На первую, что с них текла, страшно было смотреть.
Она содрала с себя мокрое платье, ботинки, замоталась в полотенце. Осторожно раздела сына. Он уже пришел в себя, но был вялый, как кукла, и только вздрагивал, когда она невзначай касалась флейты, словно это был оголенный нерв.
Она старалась не касаться. Говорила, будто это обычное купание, каких было – не сосчитать. Развела облако пены и пускала пенные корабли. Дула пузыри, растягивая между пальцев мыльную пленку. Со словами: “А вот водопад!” поливала из ковшика. Когда вода попадала внутрь флейты, получался звук, красивый, будто ручей сквозь лед шуршит. Вейн прислушивался, осторожно улыбался, и в тусклых глазах начали потихоньку разгораться искорки-звезды.
Сам собой вспыхнул камин, плед ткнулся под руку, когда Анар устроилась в кресле с Вейном, завернутым в большое лазурное полотенце. Новое. Оно пахло новым и сухой лавандой, которой Анар перекладывала белье в шкафу.
Случалось, она привозила из Верхнего не только книжки или что-то необходимое, но и кое-что вот такое: полотенце для уюта, толстую хрустальную линзу на ручке для забавы, баночку румян, потому что хотелось.
Хладны ведь не румянятся сами по себе, разве что встречают на пути из леса бесстыжих наглоглазых простоэльфов, которые, попросившись на ночлег, в ту же ночь предлагают отведать поцелуев на десерт, отбирают сердце, называют женой, оставляют взамен чудесное звездноглазое дитя и пропадают без следа.
– Виен’да’риен, – приговаривала она, покачивая сына на руках и тихонько целуя то в лоб, то в колкий ежик волос, – мой сладкий малыш, ты такой красивый, самый красивый ребенок в мире, мое сокровище, мое чудо. Мы здорово друг дружку напугали, солнышко. Прости, что кричала. Я должна была подумать. Я ведь взрослая. Я должна была тебе объяснить про кровь, но я не… Я думала, предостеречь важнее, чем объяснить. Я ошиблась. Я боялась, что ты сделаешь что-нибудь такое, что нельзя исправить.
– То, что я сделал, нельзя исправить, – шелестом отозвался Вейн. – Он хотел отнять флейту. Он первый. Как крыс. Первый… укусил. А я сказал: “Отдай” и забрал все. Флейту, кровь, свет. У всех.
– Все будет хорошо, солнышко. Никто не знает, что это ты. Вдруг дикий зверь напал?
– Дикий зверь и напал. Я.
– Никто не знает, что ты есть. Это секрет. Просто еще один секрет. Как с подвалом. Как с птицей.
– И с кошкой.
– Большая кошка?
– Маленькая. Очень жалко было. Нечаянно, ма, я не хотел, я не хотел, я не…
– Тише, тише. Я верю. Это все секреты?
– Девочка, – сказал Вейн и задрожал. – Это она мне кошку принесла, а потом увидела, что стало и убежала.
– Ничего. Убежала и убежала. Тише. Все хорошо. Ты дома. Со мной.
– Ты правда думаешь, что я чудовище? – снова зашелестел он, когда притих и успокоился.
– Я так не думаю. Ты… Ты слышал только это? Из всего, что я сказала, прежде чем ты убежал?
– Ты кричала. Дышала глубоко, как когда кричат, а звука все не было.
– Я не кричала, я перепугалась, что ты съел слишком много, что делал это и раньше и молчал. Нам нельзя есть кровь хищных животных часто так же, как кровь разумных, возникает привыкание, безумная жажда, которую невозможно контролировать. У всех. Драгулы, к роду которых я принадлежу по крови, так натаскивают своих “псов”, боевиков-берсерков. Провинившихся вампиров запирают и кормят только кровью, а потом те готовы на что угодно ради новой порции. Но когда такой “пес” срывается с поводка…
– Я…
– Ты ребенок. Ты запутался, а я не заметила вовремя. Я виновата перед тобой.
– Мама…
– Да, малыш?
– Я все правила нарушил. Совсем все. Я негодный сын. Я исправлюсь. Не плачь. Только не плачь. Мам…
– Мм?
– А можно мне чай?
– Можно.
– Мам…
– Что?
– Не купай меня больше. Я сам. Ладно?