– По обычаям Ирия убийца должен получить равное нанесенному ущербу возмездие даже после смерти. Чтобы не нагнетать и так не слишком лояльное отношение провинций к центру, представители власти пошли местным на уступки. Тело Анар привезли обратно в Ид-Ирей, где оно было обескровлено и сожжено на месте гибели детей, а темный ритуал лишил ее душу возможности возродиться снова. Пепел с места сожжения предписали отвезти к морю и предать соленой воде, но ходили слухи, что капсулу бросили на дно озера в нижней долине.
– То что вампиры боятся морской соли, чушь. Это работает только с низшей нежитью. А вода действительно хорошо глушит магию, порой даже слишком хорошо, – кивнул Пи, – но у любой системы гашения есть предел прочности. А тут у нас налицо незаконченное дело, энергетическая связь на сути и крови… И что там Хаэльвиен про слабенький темный источник в озере думал? Если это именно то озеро, когда-нибудь беспечность может выйти боком. Светлые, в особенности эльфы, в силу своей природы, чувствуют слабые токи темной энергии куда лучше, чем самый опытный некромант. Что насчет дома? Туда вообще вошли?
– Вошли. Будто никакой магии не было. Никогда. Ничего. Просто старый дом, в котором много лет никто не жил. Пыль, мусор, просевшая крыша и частично рухнувший потолок, отчего на второй этаж не пройти, только в пару крайних комнат справа от лестницы. Если бы не погибшие дети и не тело Анар, если бы не показания тех, кто сторожил дом, вполне можно было счесть все выдумкой.
– Все так легко поверили, что женщина, столько лет лечившая и оказывавшая целительскую помощь оказалась способна на убийство детей?
Терин ответила не сразу. Сначала долила себе горячего чая, подышала над чашкой, грея руки о глиняные бока.
– Может и не все. Но и защищать не рискнули. Многие в общине считали, что Анар немного не в себе, шептались, будто ее ребенок погиб при родах, а она придумала себе, что нет, – продолжила Терин. – Уверена, она это знала. Сложно не заметить, когда одинокая женщина покупает детскую одежду или книжки. Или как она меняется в лице, если случайно упомянуть эльфов. Думали, она ненавидит мужа, который бросил ее, но на самом деле ей было…
– Больно, – договорил Питиво и тоже чаю подлил. – Он ведь возвращался?
– Да. Но с Вейном они не виделись. Вейн тогда был… Он говорил – застыл в нигде, между. Но мне сложно такое представить. Говорил, что ему снилось, как отец стоял на коленях во дворе и перебирал руками цветы. Те лиловые фиалки. Просил прощения, а лепестки рассыпались туманом у него в руках. Об остальном я ему рассказала.
– Вы? Об остальном?
– Я ведь говорила, что будто застряла в собственном неподвижном теле. И меня отнесли в дом к ирье, за которой моя мать помогала ухаживать, ведь ирья к тому времени уже не вставала, тоже по большей части спала и случалось, что не узнавала никого. Но Хаэльвиен Фалмарель назвал себя. Не знаю, как его пустили. Скорее всего, он и не спрашивал, зачаровал всех. Я слышала, как ирья сказала: “Пришел”, а он в ответ: “Да. Как обещал”, спросил о жене и сыне и услышал, что опоздал, что ни жены, ни сына у него нет, что беречь нужно сейчас и жить сейчас, а не когда-нибудь потом. Он весь онемел от боли. Очень больно оставаться живым, когда у тебя половины сердца нет. Ирья так сказала. Сказала, что заслужил. И долго смеялась, пока ее собственная половина сердца не перестала биться. Эльф ушел раньше. Чуть постоял рядом с ширмой, за которой был мой топчан, но не заглянул. Но его боль заставила меня очнуться.
– А что заставило очнуться Вейна?
– Ненависть, – ответила Терин, посмотрела и улыбнулась так, что Пи на мгновение сделалось зябко, будто он вдруг поймал лопатками сквозняк. – И голод конечно же.
Сквозняк действительно был. Возница стоял в дверях и смотрел на Питиво. Потом, оставляя на чистом полу следы, подошел.
– Эта, скоро светает, маджен. Может, раз не спите, того? Едем? Опаздываем, а дорога дрянь.
Терин не возражала. Пи, постучав тростью по стойке, разбудил задремавшую служанку, попросил собрать полагающийся завтрак в корзинку и, добавив монетку, прихватил вместе с корзинкой и плед. Плед был теплый, Терин в нем выглядела как-то очень уж уютно. Да и экипаж наверняка выстыл. Прогреть – пара пустяков, но для историй нет лучше обертки, чем плед, особенно, если от истории, как от сквозняка, по спине озноб дерет.
Сели. Экипаж тронулся.
– Осталось немного.
Они произнесли это одновременно. Пи – о дороге, Терин – об истории. Ее руки, лежащие поверх укрытых пледом коленей, дрогнули, прижали шерсть и тут же разгладили собравшиеся складки. Тени под красивыми темными глазами веды стали заметнее.