Порой хорошая память действительно невыносимая мука. Зато Вейн теперь знал все или почти все, что произошло в общине, видел глазами живущего, а не образами, которые беспорядочно, без привязки ко времени, подкидывал дом. Теперь Вейн знал всех.
– Самый важный вопрос, Ривен Азлум, предавший женщину, которую любил: свет или ненависть? – спросил Вейн, тоже опускаясь на колени.
– Свет. А тепло, сколько осталось, ей передай. У нее почти всегда были холодные руки. Пусть ей будет тепло.
– Тогда дай мне свою.
Ривен протянул обе. Они были шершавые от пыли и пепла и горячие. Почти такие же горячие, как у ира Комыша. Недолго.
На обратном пути Вейн захотел пройти через общину. Наверное, из-за искры Ривена. Охранное заклятие пропустило. Тоже наверняка поэтому.
А чуть погодя, он с некоторым трудом поборол желание сердца задержаться у лекарского дома, где работала мама, затем уговорил себя не бродить между домами, чтобы попробовать разыскать тот, в котором когда-то жила Еринка.
Поборол, уговорил… Шел, ловя кончиками пальцев сочащееся от домов тепло.
Задержался ненадолго у воротных столбов, глазами которых дом прежде смотрел на мир, бросил последний взгляд на сам дом, кутающийся в старую серую клочковатую шаль расползающегося под рассветным солнцем тумана, и направился вниз, в долину под обрывом, к озеру. Место силы отца, возможное последнее пристанище матери. Пусть бы. Хоть так – вместе.
Он не держал обиды на танэ Фалмари. Его решение было верным. Но порой случаются такие обещания, исполнить которые можно только опоздав. А он, Вейн, не опоздает. Смерть никогда не опаздывает. Он даже не станет спрашивать, как у Ривена, просто возьмет. Те, кто виновны в гибели мамы, первые… укусили.
. . .
Туман медленно выползал с предгорий на равнину. Густой, плотный. Встающее солнце красило выпирающие то тут, то там покатые горбы то тусклым золотом, то приглушенно алым, словно замешанная на молоке кровь.
– Смотри какой, будто живой, – сглотнув липнущую к губам вязкую тишину, сказал напарнику один из неспешно едущих верхом граничных стражей.
– Ага, подкрадывается, – поежился тот.
Никакой границы между Нодштивом и Ирием давно не было, так, вереница столбиков для порядка. Надо же где-то служить отставным воякам, когда к другой работе, кроме как копье держать, руки не приучены?
– Слышь, вроде свистит? – снова заговорил первый.
– Что свистит?
– Вроде как дудка. Зовет. Прямо душа наружу просится.
– Ветер это. Ветер в камнях и туман. Звук в нем вязнет и путается. Сейчас солнце встанет повыше и все. Никаких дудок. Эй? Уснул? Не спи. Дурное место тут, чтобы спать. Тут до земель Драгул и их вассалов рукой подать. Байку слыхал, что самый старый Драгул по сто лет в гробу в склепе спит, а как выспится, оборачивается туманом и ищет себе жертву посочнее. Девицу там невинную или дитя. Так что не спи.
– Это каким местом я на дитя похож или, и того пуще, на девицу?
– Как по мне, когда с голодухи, харчами не перебирают. И старое мясо сойдет, лишь бы живое и теплое.
– Тьфу, баечник безднов, – страж сплюнул под ноги настороженно прядущей ушами и подергивающей шкурой кобылы.
– Зато вон, проснулся, – хохотнул его товарищ. – И потом, на голом месте такое не выдумаешь. В каждой сказке правда есть, хоть зерно, хоть маковая росинка.
2
Около двух лет спустя. Корре.
Остаток ночи Вейн провел на чердаке двухэтажного доходного дома. Три узкие отдушины в кладке, заменявшие окно, выходили как раз на особняк маджена Джерго, стоящий… стоявший через улицу и чуть ниже чем тот, что приютил Вейна.
Алая рана пожарища была похожа на кровоточащее сердце. Проплавленную, обугленную до черноты дыру. Точно такая тлела в груди. Вейн надеялся, что затянется, но…
Последний из списка. Бывший изгоняющий, и ныне ушедший глава магического надзора Корре. Он долго ждал своей участи. Знал о ней. Опутал дом непроницаемой сетью охранных заклятий, нанял магов, чтобы охраняли его денно и нощно. Лучше бы озаботился законопатить крысиные норы в подвалах.
– Не убийство. Наказание. Они – первые, – сказал Вейн, и позволил ветру нести слова над замершим в тревожном сне городом.
На улице, где находились особняки важных людей и в близстоящих домах, не спали. Сновали пожарные расчеты, суетились фигурки в форме надзора в надежде отыскать хоть какие-то следы. Тщетно. Никаких следов. Точно так же, как и во всех предыдущих случаях.
Немного жаль было маленьких помощников, не успевших сбежать из объятого пламенем дома, еще меньше – слуг и домочадцев Джерго, сон которых под колыбельную флейты плавно перешел в уютную обволакивающую смерть. Их сверкающие искры, чьи-то более чистые и светлые, чьи-то более тусклые, на время утолили голодную бездну.