Отец молчал, стискивал зубы. Перекатывались под светлой кожей желваки. Скуластое вытянутое лицо было похоже на посмертный слепок. Мать всхлипывала в кресле в углу. Ей было начхать на политику, но ей было не начхать на сына, пусть и достаточно взрослого, чтобы осмелиться отстаивать собственное мнение в семье.
– По-вашему, Академия магии при конгрегации, куда с радостью принимают любого одаренного, не глядя на родословную, – продолжал тогда еще Арман Тан Холин, – не начало многоходовой партии против Первых семей? Каждый выпускник Академии – обученная боевая единица, связанная с конгрегацией обязательным договором служения, а часть из них договором на сути и крови. Темные, светлые, неважно. Это костяк ударной силы. Истинные сыны дернут бровью и Первым семьям придет конец. Эта свора все сделает для них.
– Собираешься стать такой же шавкой на поводке инквизиторов? – презрительно бросил отец.
– Собираюсь стать тем, кто будет держать шавок на поводке.
А потом в кабинет ворвался дед и разговор закончился.
Это было давно, но Арен-Хола все равно иногда дергало то, что отец, а особенно дед, сочли его предателем. Пусть так. Зато им не придется выбирать, кто возглавит род после них.
В семье Холин, согласно традиции, подкрепленной ритуалом, всегда рождалось двое сыновей с разницей в возрасте не более двух лет. Иногда, очень-очень редко, дочь. Мальчиков обучали по отдельности, но не запрещали общаться, сближаться и дружить. Затем наступало время выбора. Поединок, либо добровольное отступничество с признанием главенства. Последнее было почти равносильно тому, что сделал Арен-Хол, уйдя служить конгрегации.
Проигравший же либо погибал, присоединяясь духом и сутью к корням дома, алтарному камню из гигантского самородного звездчатого аметиста, либо добровольно приносил себя в жертву на алтаре Изначальной во славу рода Холин. Самые сильные ритуальные клинки рода, заклинаемые на пороге между миром живых и миром грани, были в первую очередь оплачены именно этой кровью.
– Тот, кто приходит к Матери, должен отдать часть себя, – глубоким сильным голосом говорила темна, жрица Изначальной, обернутая сотней невесомых полупрозрачных покрывал и все равно выглядящая болезненно худой, будто бы от тела остался лишь обтянутый кожей костяк. Темно-синие, почти черные, похожие на самую сладкую, самую густую звездную ночь глаза смотрели на дно души. – Тот, кто приходит к Матери, должен принести три дара: свою суть, свою кровь и свою плоть. И Она вернет сторицей. Повторяй: “Свет, чтобы жить, тьма, чтобы беречь, тень, чтобы было от чего беречь и вопреки чему жить…”
Арен-Хол помнил посвящение, несмотря на то, что после клятв конгрегации и наложенных печатей должен был забыть.
– Тьма сильна в тебе, Арен-Хол, – качал головой Глас Света в храме в Нодлуте, увенчанном, как и храм Изначальной, гигантской статуей Пастыря живущих. – Но и это благо. Твоя верность и стремление служить во сто крат важнее, чем цвет силы.
Этой силе цены бы не было, если бы она была способна превратить неудобную лавку в экипаже в относительно приемлемую.
Необходимость использовать целительские заклятия, которые отнимали троекратно большее количество сил из-за антагонистичности дару, далеко не улучшили настроения. Требования не ронять лицо конгрегации было из того же склепа, что и родовая честь: уронить легко, вернуть сложно. Это тоже раздражало.
Любые ограничения раздражают. Это неприятно, но понятно и приемлемо. В отличие от отсиженного зада. Оставалось только терпеть. И сделать круг по дороге, где экипаж был способен пройти. Так что сначала Арен-Хол побывал в Верхнем городе, центре провинции Ирий и только потом прибыл в Ид-Ирей.
Это случилось поздним вечером. Старший стражи, напуганный визитом и суетящийся сверх меры, готов был бежать, чтобы организовать высокому гостю хоть какой-то комфорт, но Арен-Хол вполне с комфортом расположился в стражницкой охоронца. Узкая кушетка, по сравнению с лавками в экипаже, была королевским ложем. А трех часов сна с лихвой хватило для отдыха.