Он даже, шутя, мочил в ведре пеленки и простыни, отжимал и вывешивал. Ему нравилось смотреть и слушать, как похлопывают влажные лоскуты, нравилось, какой у них, просохших на солнце и ветру, аромат. Снега, который пока еще лежит высоко в горах, но уже скоро… Гаснущих трав с луга вниз по склону, и почему-то лаванды, хотя она уже давно отцвела. Нравилось ловить проходящую мимо простыней Анар, запутывать, обнимать и прихватывать ее губы сквозь ткань.
Вейн, когда его заворачивали именно в такие, высохшие во дворе пеленки, моментально затихал, а в его невероятных глазах начинали мерцать искры. Затем веки с мягкими тонкими, но длинными темными ресницами, сонно хлопали и смыкались.
– На тебя похож, сердце мое, – шептал Хаэльвиен своему сердцу, склоняющейся над спящим сыном с другой стороны колыбели. – Твои волосы, брови твои…
– Нет, на тебя, – уютно шептала Анар.
Хаэльвиен обходил колыбель и подбирался ближе, чтобы слышать не только запах и дыхание сына, но и запах и дыхание любимой.
– Только посмотри на этот нос, – продолжала возражать она. – А уши? Уши точно твои. У меня таких лопухов даже в детстве не водилось. И губы он поджимает точно так же, как ты, когда недоволен. И лоб морщит.
– Я посмотрю, что ты скажешь, когда он цапнет тебя за то место, которым ты его кормишь.
– Это на котором твои руки сейчас?
– Я должен проверить, не испортилось ли… Я, знаешь ли, уже порядочно времени не проверял.
– Эльви, бесстыдник… Здесь наш сын!
– И хорошо. Все, что мне нужно, в одной маленькой комнате.
– И иногда на кухне. Не меньше двух раз за день
– А лучше четыре. И сейчас бы не прочь, но сначала проверю…
И Хаэльвиен позволял себе еще несколько дней, чтобы жить.
Ему нравилось слушать, как Анар возится в доме, будто она всегда тут возилась. Дом помогал. Хаэльвиен мог быть с сыном или сидеть у камина или даже на крыльце, но все равно слышал. Шаги, шипение, если что-то не получалось, звяканье посуды, то как его сердце замирала, прислушиваясь не проснулся ли Вейн… Впрочем, когда Вейн просыпался не услышать было невозможно. И когда он был голоден, и когда просто требовал мать или все равно кого, чтобы схватить за палец, вдохнуть, распахивая глаза полные звезд. Анар для последнего не годилась. Вейн хватался, а потом снова начинал плакать.
– Я не понимаю… Не понимаю… Почему так?
Хаэльвиен сам не сразу понял.
– Он… ест.
Вейн лежал на сгибе руки. Крошечные пальчики сына цепко обхватывали большой палец Хаэльвиена, иногда он пробовал тянуть его в рот, но редко.
– Ест?
– Когда я чаще рядом, держу его на руках, этого почти незаметно, но если ухожу, как сегодня на полдня или как позавчера с иром Комышем почти на весь, день замечаю. Ему нужен свет, свет души, как обычная еда, как молоко или капля крови, которую я оставил для тебя и которую ты иногда…
– Уже не одна. Если не давать совсем, он становится беспокойным и плохо спит… Ты заметил.
– Почему ты скрывала?
– Я не скрывала, но… Ладно. Я до последнего надеялась, что он будет, как ты. Но даже если бы он был как я, меня бы не беспокоило, но получается, что он… нечто иное. Прости, но я всем сердцем хочу, чтобы ты оказался не прав.
– Я прав.
– У наших народов не бывает полукровых детей, Эльви. От эльфа и вампира родится вампир, или эльф, что редко, но не невозможно. А так – не бывает, Эльви. Эльфы не пьют кровь и у эльфа нет десневых ножен в челюсти, а вампирам не нужен свет, чтобы… есть.
– Жить. Ему нужен свет, чтобы жить. Он всем нужен. Если Вейн будет получать его достаточно от меня или тебя, все будет хорошо.
– Эльви… Хаэльвиен Фалмарель! Не смей меня пугать.
– Дело не только в его способе питания. Его голос, Анар. Он зовет. Я ведь говорил тебе об этом. Мы с тобой генетически более устойчивы к этой магии и мы его родители, поэтому почти не подвержены влиянию. Но в день, когда Вейн родился, когда вокруг дома еще не было дополнительной защиты, весь Ид-Ирей стоял под окнами.
Вейн завозился, среагировав на звук, Хаэльвиен выдохнул. Взял Анар за руку, отвел к узкой постели в углу детской, усадил и присел рядом, не выпуская обмякшей руки.
– Я не просто так играл забвение жителям общины. И именно поэтому постоянно прошу, чтобы ты не гуляла с сыном во дворе, когда светло, особенно возле переднего крыльца. Никто не должен знать о Вейне. Если узнают, вас будут искать не только обиженные моим публичным отказом Алда, и не публичным, но тоже категоричным, дома Сурэ и Авата. Последние – особенно. У них в порядке вещей подсылать убийц-душителей вместо прямого поединка. Даже Фалмари поторопятся избавиться от причины моего отказа всем этим идеальным невестам. Если вампирским анклавам до сих пор было плевать на тебя, то им будет не плевать на факт существования ребенка-полукровки. Я один, сердце мое. Один между вами и всем миром.