Прядавшие ушами браи не выдержали, и мелкие гурты начали бежать. Будучи по природе своей зверями стадными, как и ящеры, унгоры последовали их примеру, догоняя убегающих сородичей. А за ними и остальные твари, задерживая наступление перешедших в атаку ящеров, что оказалось поддержано новыми стаями рептилоидных птиц, на сей раз оказавшихся ещё больших размеров.
Показалось, что ещё немного — и мне будет конец. Моё тело окажется смято, изрублено.
Страшась этого, бессильный что-нибудь изменить, стал искать глазами Щетинистого Хауза, но в клубах серой пыли мелькали свирепые рыла, оскаленные морды, звенело железо, стучали копыта, предсмертные вопли зверолюдов смешивались с единым рёвом ящеров и клёкотом рептилоидных птиц.
Страх затмевал разум. Хотелось как можно скорее и как можно дальше умчаться от клубка нечеловеческой ярости. Но справа был Белоглазый, слева Тупой, а я был зажат между ними. И лишь когда они развернулись и побежали, я, подхваченный потоком, так же побежал прочь, судорожно вдыхая пыльный воздух, резко пахнущий палёной плотью.
Один из шаманов, отставая от других, заорал, и вечно снующие у его ног черви порскнули в разные стороны, а земля потемнела, трава перед ним начала жухнуть, и было видно, как под землей кто-то движется, пока среди порядков наступающих не выскочили из земли десятки толстых мучнистых червей, таким размером, что сходу проглотили каждый по ящеролюду. Ну или попытались проглотить. Их плоть под ударами рассекалась, истекая слизью, но по их виду не было понятно, испытывают ли они боль. К проглоченным ящерицам их товарищи прорубались через мучнистую слизистую плоть, доставая искаженные кислотой, но живые тела, а черви в это же время пытались ползти дальше и заглатывать, заглатывать новую порцию белка, оставляя перерубленные куски своего тела на истоптанной пыльной почве.
В то время, пока один шаман пытался задержать врагов, другие также не оставались без дела.
Глухие голоса читают заклинание, и, перерезая путь бегущих, по земле проходит извивающийся разрез — трещина, один край которого приподнимается, открывая ход в то ли пещеру, то ли подземелье. Туда, повинуясь воле шаманов, и начали вбегать отступающие твари.
Последним, ревя, вкатился горгон, которому всё же пришло в его тупой черепок, что каким бы он грозным ни был, ему тоже придёт конец. Он, подпаленный и измазанный своей и чужой кровью, кинулся в зев, сочащийся багрово-зелёно-чёрным давящим светом, давя и раскидывая всех на своём пути.
Когда я прорвался через суматоху паникующего стада, насмерть топчущего своих упавших, дыра в земле встретила запахом гнили, но при этом блаженной прохладой после разгорячённой яростной схватки и обжигающего пламени. Корни деревьев опутывали свод. Мелкие корешки торчали то тут, то там, а под ногами чавкала грязь от грунтовых вод, вперемешку с мелкими камнями.
Позади с грохотом рухнули тонны земли, уже не удерживаемые мощью шаманов, придавливая последних отступающих и давя в лепёшки ящеров, небольшая часть которых всё же успела забежать.
На какое-то время наступила тьма, в которой хаотичные звери принимали всех вокруг за врагов и без устали рубили друг друга, пока в метрах пятистах не появился новый разрыв, в который все и повалили, оказавшись в прибрежной холмистой долине. Рядом — лишь сухая рыжеватая трава, лежащие серые камни и ни следа ящеров ни на земле, ни в небе.
Вытер едкий пот. Руки плохо слушались, дрожали ноги, от боли надвое раскалывалась голова, из ноги и тела торчали несколько костяных стрел. Тупо, трудно охватывал я разумом происшедшее. Обессиленно присел на камень. По всей прибрежной долине, похожей на сложенные ладони, валялись издохшие твари, ползали раненые, метались недобитые и рисковые сцинки, что успели проскочить, теперь добиваемые.
Подвывая, я пытался вытащить глубоко засевшие костяные гарпунообразные наконечники.