— Я не понимаю, что происходит, — снова сказала Таша, — но я чувствовала это раньше — или что-то подобное. Это было сразу после смерти мамы. Ее семья заботилась о моем отце, так как его собственная семья жила далеко, в Вестфирте. Как-то раз отец и дядя сидели несколько часов в саду и курили. Мне стало интересно, и я прокралась сквозь кусты, чтобы послушать. — «Нет, — услышала я слова папы, — у нас не хватило духу пройти через это снова. Ты знаешь, она потеряла двоих детей до Таши». — Они говорили о моей матери, Фелтруп. Дядя сказал: «Ташу она родила легко, верно?» — И мой отец ответил: «Да, когда пришло время. Но мы чуть не потеряли и ее, Карлан, — рано, как и других. И это было чертовски ужасно. Клорисуэла начала истекать кровью и плакать, и я подумал, что худшее снова наступило. А потом — ничего. Кровь остановилась, ее боль исчезла. И с этого момента она никогда не испытывала ничего особенного, только ожидаемые боли».
Ты понимаешь? Я чуть не умерла еще до того, как родилась. И когда я поняла то, что услышала, — вот тогда я ее почувствовала. Эту боль. Как будто я связана веревками, которые сжимаются, режут меня. И я никогда больше не чувствовала этого, пока не начала читать эту книгу.
— Больше не надо, — сказал Фелтруп. — Мы видели достаточно черной магии, и кое-что из самого худшего было брошено в вас.
Таша подошла к своему иллюминатору и открыла защелку. Свет лампы замерцал, когда по комнате пронесся прохладный ветер. Она посмотрела на безлунное море, и на ее лице снова появилось затравленное выражение.
— Я позволила Фулбричу поцеловать меня сегодня вечером, — сказала она. — Он хотел большего. И у меня возникло искушение позволить ему это. Что, если я умру на этом корабле?
— Леди Таша, — сказал Фелтруп, — я надеюсь, что вы ни с кем не спаритесь в ближайшее время. Это неописуемо усложнит дело. И это будет очень, очень неприятно.
Долгое время она молча смотрела в окно. Затем, наконец, заговорила.
— То, что происходит, когда я читаю эту книгу, не зло. Может быть, оно даже хорошее или, по крайней мере, необходимое, неизбежное. — Она снова посмотрела на Фелтрупа и добавила с ноткой мольбы: — Я просто пока не хочу, чтобы оно произошло.
— Вы меня пугаете, — сказал Фелтруп, начиная дрожать. — Вы были так добры, Таша, так щедры, а мне нечего предложить взамен. Хотел бы я знать, что вам угрожает, но, несмотря на мою привычку читать, я дурак. Неудачник — как крыса, конечно; и то, что я знаю о человеческой жизни, кажется чем-то вырванным из сна. Хотел бы я быть ученым. Но увы. Мои знания жалки, незначительно малы, ничтожная пена мудрости, обломки, в лучшем случае.
Его серьезность вернула ее в комнату. Она рассмеялась тихим испуганным звуком, затем наклонилась и поцеловала крысу в лоб:
— Знаешь что, Фелтруп? Я думаю, мы созданы друг для друга. Ты поможешь мне встретиться лицом к лицу с тем, что надвигается, что бы это ни было? Не прочтешь ли ты мне из Полилекса?
Глава 21. МЕСТЬ КОРОЛЕВЫ МИРКИТЖИ
19 фреала 941
День, который симджане стали считать Днем Ужаса, начался с легкого осеннего дождя, недостаточно сильного, чтобы побеспокоить уличных собак или разбудить жителей острова от последнего мирного сна (следующий будет очень нескоро).
Однако к рассвету дождь усилился, и к середине утра стало ясно, что Нелу Гила наслало бурю. Четырехмесячная засуха закончилась, и король Оширам разослал приглашения всем священнослужителям города всех вероисповеданий (за исключением Сестер Змеи, его любимая куртизанка смертельно боялась любых рептилий) в замок на молитву благодарения.
В самом бедном районе столицы, который даже по прошествии пяти столетий не совсем избавился от позора, наложенного на него Королевой Статуй Миркитжи, дождь миллионами тропинок проникал внутрь. Разбитая черепица позволяла ему проникать в гниющие балки; раскрошившийся раствор позволял ему просачиваться во вздувшуюся штукатурку. Сточные канавы (те, что все еще цеплялись за рядные дома) выплевывали потоки воды на уличные перекрестки, и сами улицы превратились в неглубокие речки с быстрым течением. Старая канализация вскоре засорилась и переполнилась нечистотами.
С моря донесся раскат грома и отразился от заброшенной груды камней, которая была дворцом и местом казней безумной королевы. Самый сильный раскат проник даже на неизвестные симджанам уровни тюрьма-печи, где Тайный Кулак Арквала занимался своей ежедневной разведывательной работой, и на еще более глубокий уровень, где адмирал Эберзам Исик стоял в темноте, прижимая к груди металлическую пластину и считая капли воды, падавшие в какой-то невидимый бассейн.