Из восемнадцати человек, служивших Тайному Кулаку, только трое были захвачены живыми. Один получил рану в горло и не мог говорить. Двое других предстали перед королем в ту же ночь. Оширам, который сам сражался и потерял много крови (не говоря уже о сотнях подданных), приподнял подбородок первого человека кончиком своего еще не почищенного меча:
— Говори, ты, чудовище.
Но мужчина уже говорил, очень тихо сам с собой:
— Крысы, крысы, крысы, — повторял он.
— Мы знаем, что они крысы! — взорвался король. — Точно так же, как забытая богами гигантская акула, пожирающая китов, является рыбой! Расскажи мне, что ты о них знаешь!
— Они могут г-г-говорить...
— Это больше, чем я могу сказать про тебя, ты, слюнявый пес! Кто ты? Что ты делал на том склоне холма? Что за черное колдовство превращает крыс в машины для убийства размером со свинью?
Внезапно другой мужчина поднял голову и посмотрел прямо на короля. Его лицо было таким белым от меловой пыли, что его можно было бы принять за актера, раскрашенного для сцены, — если бы не засохшая полосами кровь.
— Это месть королевы, — сказал он.
— Что это? Кто ты? Какая королева?
Мужчина облизнул пересохшие губы. Маленькая бородавка в уголке его рта снова начала кровоточить.
— Миркитжи, — сказал он, — королева с крабовыми руками. Мы заточили живого человека среди ее статуй. Мы осквернили ее нечестивую гробницу.
Оширам объявил пытки вне закона, причем очень публично, в первый день своего правления. То ли вследствие этого указа, то ли потому, что их разум был сломлен, он мало что узнал от обоих пленников. Но вооруженный упоминанием «живого человека», он послал восемьдесят своих наименее раненых пехотинцев в руины дворца Миркитжи. Следуя по утоптанной и окровавленной тропинке, они нашли дверь — когда-то хорошо спрятанную, а теперь сорванную с петель, — спустились по ступеням через остатки дворца, подвалы, подвалы под подвалами и добрались, наконец, до печи.
Последовали месяцы шока и отвращения, когда статуи одну за другой выносили на дневной свет и обсуждали их возможное происхождение. Но ничто не было так странно, как обнаружение бледного старика, забаррикадировавшегося в цилиндрической печи и истощенного, но вполне живого. Он не назвал им своего имени и не сказал, кто посадил его в тюрьму и за какое преступление. На самом деле никто из солдат не узнал его, и только король увидел посла Арквала и отца первой Договор-Невесты под кровью, спутанными волосами и месяцами грязи.
Он почти закричал Исик! Это вы! Но что-то заставило Оширама придержать язык. Он встал немного в стороне от бредящего человека и жестом приказал своему писцу и камергеру замолчать. Он думал обо всем, что произошло в его городе в тот год. Убитая девушка. Старейшина Мзитрина, убитый в своем святилище. Странное молчание Арквала. И ни единого слова с запада о счастье Фалмурката и Паку́ Лападолмы. Он чувствовал уколы страха за свою маленькую страну, вечно находящуюся между молотом и наковальней, вечно мечтающую о том дне, когда перестанет течь кровь. Затем он подозвал камергера и велел ему отвести Исика в гостевую комнату во дворце, уютное, но уединенное место недалеко от личной библиотеки короля.
— Пришли врача... нет, пришли моего врача, и пусть он доложит мне, как только отойдет от постели этого человека. И проследи, чтобы ни он, ни стражники, ни ты сам никогда ни единой живой душе не упоминали об этом парне.
Глава 22. ПЛОХОЕ ЛЕКАРСТВО
20 фреала 941
129-й день из Этерхорда
На рассвете «Чатранд» был уже не один.
Они не слышали и не видели приближающегося судна, хотя лунный свет освещал море всю ночь. И все же каким-то образом перед рассветом маленький одномачтовый куттер понесся к ним из-за изгиба одного из Черных Плеч или же из какого-то скрытого причала на самом Брамиане.
Он шел к ним с подветренной стороны, хотя и не слишком близко. Впередсмотрящий взревел; начальник вахты пыхнул из своей трубки. Лучники устремились к марсам.
Куттер был около сорока футов длиной. Изящные линии, аккуратно подогнанные бревна корпуса. Молчаливая команда уверенно управляла передними парусами, мягко покачивая судно на волнах. Мало-помалу оно приближалось к Великому Кораблю.
Мистер Альяш вышел на палубу и приказал лучникам отступить:
— Дайте нам лестницу, джентльмены. Рулевой, пожалуйста, ничего внезапного.
Лестница-гармошка зазмеилась вниз по корпусу. Люди на куттере были начеку: если они подплывут слишком близко, то окажутся в волне, исходящей от корпуса «Чатранда»: несчастный случай со смертельным исходом, вне всякого сомнения. Рулевой маленького корабля боролся с волнами, выкрикивая приказы матросам у стакселя. Разрыв сузился: двенадцать футов, десять... Внезапно в воздухе оказался человек: он прыгнул с палубы куттера. Преодолел щель, он ухватился за лестницу обеими руками, ударившись о корпус «Чатранда». На мгновение он полностью исчез в волне; затем Великий Корабль качнуло, и неизвестный выскочил из воды. Альяш, наблюдавший за его продвижением сверху, услышал, как новоприбывший громко рассмеялся.