Затем изгнание, глинобитная деревушка на склоне песчаного, безлесного холма. Угрозы со стороны скотоводов и знати, владельцев этой бесполезного кусочка земли. Сожженные крыши, замученные родители, старейшина, пронзенный колом и корчащийся на земле. Еще годы скитаний по дорогам, язвы на босых ногах, нищенская миска, привязанная к веревке на поясе. Холодные берега реки, крутые повороты, удары ногами. Вкус испорченного мяса, квашеной капусты, картофельной кожуры, соскобленной ножом с булыжников.
Пазел царапал ногтями собственное лицо.
— Останови это! Останови! — взмолился он. Воспоминания охватывали меньше первого десятилетия жизни Отта.
Эгуар убрал свой коготь с груди Отта, и поток мгновенно прекратился. Мастер-шпион начал стонать и шевелиться. Существо снова приготовилось проникнуть в разум Пазела. И вдруг Пазел понял, чего оно хочет, и понял, какое оружие он может использовать против существа перед ним. Мастер-Слова.
У него осталось два из них, дары Рамачни, слово для укрощения огня и слово, которое «ослепит, чтобы дать новое зрение». Он понятия не имел, что сделает последнее, но он знал, что огненное слово может спасти его, может даже уничтожить этого зверя и его пылающую силу...
Не успел он сформулировать эту мысль, как эгуар тоже ее понял. Со скоростью гремучей змеи он напряг тело и прыгнул. Сильный ветер швырнул Пазела на землю. Затем эгуар и его облако темных паров испарились, и слабость в конечностях исчезла.
Пазел встал на четвереньки. Стена была скользкой от серебристой жижи. Отт и Чедфеллоу лежали и стонали в нескольких ярдах от него. Пазел подполз к доктору и встряхнул его. Глаза Чедфеллоу были открыты, но, казалось, ничего не видели.
— Просыпайся, — сказал Пазел грубым и обожженным голосом.
Из джунглей за северной стороной стены донесся громкий треск. Пазел неловко повернулся, как пьяный. В нескольких сотнях ярдов от него огромные деревья вздрагивали и гнулись. Затем он увидел, как эгуар скользнул своей тушей на чудовищную ветку. Снова блеснули белые глаза — но на этот раз Пазел отвел взгляд раньше, чем стало слишком поздно.
— Дитя Ормаэла, — сказал эгуар.
— Будь ты проклят в Ямах! — закричал Пазел, плача от ярости. — Ты мог говорить как человек все это время?
— В Ямах для меня нет места, — сказал эгуар. — Послушай, смитидор: я знаю, куда ты направляешься, и что тебя там ждет, и что тебе понадобится, чтобы встретиться с этим лицом к лицу.
Пазел заткнул уши. Он не стал бы разговаривать с этим существом, не тогда, когда оно только что съело...
— ...твоего врага, — сказал эгуар, как будто Пазел говорил вслух. — Человека, надеявшегося получить возможность убить тебя. Но я не думаю, что тебе следует умирать, пока, по крайней мере, Камень движется по водам. Не тогда, когда война изо всех сил пытается вылупиться — брыкается, корчится в крови и огне из своей скорлупы. Не раньше, чем ты увидишь чудесный Юг, мир, созданный моими братьями. Радуйся, человек, радуйся отсутствию кожи, своему самопожертвованию, наготе нервов. Радуйтесь прежде всего своим друзьям и братству прежде, чем ты обернешься и обнаружишь, что это воспоминание, сухая оболочка без тепла. Но ты никогда больше не должен отказываться от знания, смитидор. Следующим я бы показал тебе разум доктора.
— Я не хочу видеть... и то, что я увидел в сознании Отта, было отвратительно. Держись подальше, держись подальше, или, клянусь, я использую Слово. — Он снова тряхнул Чедфеллоу. — Очнись, черт бы тебя побрал, мне нужна твоя помощь.
Затем эгуар прошипел последнее слово на своем родном языке, заставив Пазела поморщиться — хотя оно было, по сравнению с предыдущими высказываниями, удивительно кратким:
— Принятие — смертная боль, отрицание — смерть.
С этими словами существо удалилось, продираясь сквозь деревья. Пазел, пошатываясь, поднялся на ноги и зажал уши руками. Он видел, как Альяш бежит к ним вдоль стены. Когда Пазел обернулся, Чедфеллоу сидел, перепачканный слизью и кровью. Его нос был резко повернут вправо.
— Вставай, — сказал Пазел, распаляясь. — Что будет дальше — твоя забота.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — сказал Чедфеллоу.
Пазел смотрел доктору в глаза и ждал. Один вдох, два, три. Затем он присел на корточки и крепко зажмурился, когда в его черепе разразился припадок.
Глава 26. ВКУС ИЗМЕНЫ
23 фреала 941
В тот вечер на «Чатранде» друзьям Пазела было трудно сохранять бодрость духа. Высадившаяся группа провела на берегу два дня. Герцил оставался запертым на гауптвахте; Таша, Нипс и Марила сами были практически заключенными, хотя и в более просторных помещениях. Мистер Ускинс нарисовал красную линию на палубе вдоль основания волшебной стены Рамачни и поставил там четырех солдат с приказом никого не впускать и не выпускать без его разрешения. Каждый раз, когда Таша появлялась в дверях, они свирепо смотрели на нее. Они были самыми гордыми солдатами в Алифросе, и не сумели выполнить приказ об аресте шестнадцатилетней девушки.